Айк едва не окликнул Кору. Новый звук заставил его онеметь. Опытный скалолаз, он определил: ногти царапают камень в поисках опоры. А растерзанные тела внизу наводили на мысль о звериных когтях. Айку хотелось отбросить эту мысль, но он тут же ее принял. Прекрасно. Когти, зверь. Йети. Начинается. Что будет дальше?
Ужасное представление на тему «Красавица и Чудовище» продолжалось.
«Драться или спасаться?» — спросил себя Айк. И то и другое бессмысленно. И он сделал единственное, что ему оставалось. Спрятался на самом виду. Подобно дикарю, который прячется в брюхе еще теплого бизона, Айк бросился на холодный пол среди убитых и прикрылся чьим-то трупом. Так гнусно и позорно. Лежа в полной темноте между мертвецами — на ноге чье-то мягкое голое бедро, на груди холодная рука, — Айк испытывал адские муки. Притворившись мертвым, он словно лишился части своей души. Находясь в здравом уме, отбросил то, что ставил в жизни превыше всего, отбросил, чтобы спасти саму жизнь. Лишь одно доказывало, что все происходит наяву, — уверенность, что наяву такое произойти не может. «Господи!» — прошептал он.
Звуки стали громче. Последний выбор — открыть глаза или закрыть, чтобы не видеть то, чего он все равно не увидит. Айк закрыл. До него донесся запах Коры. И стоны.
Он затаил дыхание. Никогда в жизни он так не боялся. Даже не подозревал, что способен на такую трусость.
Кора и ее мучитель приблизились. Она хрипло дышала. Муки ее были невыразимы. Настала агония.
По лицу Айка катились слезы. Он оплакивал Кору. Оплакивал ее боль. Оплакивал свое утраченное мужество. Он даже не попытался ей помочь! Он ничем не лучше тех скалолазов, которые когда-то бросили его умирать на горном склоне. И сейчас, вдыхая и выдыхая по капельке воздух, слушая удары своего сердца, чувствуя объятия трупа, он продолжает предавать Кору. Каждый миг он отрекается от нее снова и снова. Проклят, да будет он проклят!
Айк щурился от слез, презирая себя за них, и проклинал свой страх. Он открыл глаза, чтобы встретить смерть как мужчина. И едва не задохнулся от изумления.
Темнота оставалась темнотой, но не абсолютной. В ней появились слова. Они светились и двигались, извиваясь, как змеи.
Это был Исаак.
Он ожил.