Пару часов назад в жизни девушки наступил переломный момент довольно плохого окраса.
Ее любимый, ее ненаглядный, ее синеглазый чародей Илларион дал понять, что в его сердце царит теперь другая дама. И как с ней соперничать, Моника не знала. Она ее даже не видела. А если бы такой случай и представился, то, что она — простая смертная женщина — могла бы противопоставить царице драконов?
Тяжко вздохнув, девушка вытерла скользнувшие из глаз на щеки слезы и покосилась в ту сторону побережья, где сумасшедшими темпами возводился памятник царице драконов. Седьмой по счету.
Первый (высотой в десять метров) Илларион соорудил из белоснежного мрамора и установил во дворе виллы, перед главным входом, дабы по утрам, при распитии кофе на террасе, лицезреть распрекрасное изваяние дамы сердца. Второй (примерно той же высоты) маг сложил из молодой бирюзы в парке, в кленовой аллее. Третий (из красивейшего малахита) — в конце подъездной аллеи. Четвертый (из полосатого оникса, похожего) — в ее начале. Пятый и шестой (оба из пестрого гранита) увенчали утесы, нависавшие над морем.
Теперь Илларион ваял седьмой — из розового мрамора. Этот обещал заиметь двадцать метров в высоту и должен был украсить собою склон зеленого холма, чтоб жители небольшого рыбацкого селения, которое располагалось чуть ниже, каждый день могли любоваться творением волшебника.
— Я создам сотни! Тысячи твоих образов, милая моя Катарина! — восклицал Илларион, любуясь результатом своих трудов.
Его глаза сияли, как звезды, а на щеках горел румянец, который наводил на мысли о горячке.
— Помешательство, факт, — констатировал доктор Наваркин, увидав, как чародей приложился губами к гигантской руке статуи.
Магический доктор сплюнул конопляную жвачку в траву и боком (подражал крабу) начал продвигаться к морю — к Монике…
— Надо что-то делать. Ларя помешался, — сообщил Наваркин Монике, плюхаясь на песок рядом с ней.
— Он просто влюбился, — вздохнула девушка.
— Не-ет, — протянул врачеватель, пожевывая кончик своего галстука (желтого в черный горошек, надетого поверх классической бело-синей тельняшки). — Не просто влюбился… Это тебя он просто любил. Но разве для тебя он ваял статуи?
— Не ваял. У нас как-то все по-простому было…
— То-то и оно! — врачеватель поднял вверх указательный палец правой руки, на котором красовалась стальная печатка с изображением конопляного побега. — Сейчас у него помешательство. И вот что еще скажу: я просканировал его ауру. Она с подпорчей.
