И что теперь? Телевизор — ладно, жила без него и ещё проживет, хотя, как вспомнит те, давние, одинокие вечера, оторопь берет. Страшнее другое: близких людей лишается. Пусть не навсегда, пусть летом они будут здесь, в Варваровке, но ведь гости они уже в селе, что там ни говори. Не покличет она теперь Веру: «Иди, сестра, отведай пироги с маком — такие вкусные, такие вкусные». И сестра ее не позовет: «Я лещей нажарила, зайди хоть попробуй…»
А затоскует вдруг, душу не с кем будет отвести. А занеможет, так кружку воды теперь ей никто не подаст.
И Дарья, утерев повлажневшие глаза, вспомнила горькую послевоенную частушку: «Я корова, я и бык, я и баба, и мужик». Самой придется и дрова колоть, и забор ладить, и трубу чистить.
Дарья вскочила с низкой лавочки у крыльца, направилась к Чевычеловым. «Поговорю напрямую с Ильей и Верой, — решила, — скажу: не стыдно вам оставлять на произвол судьбы одинокую пожилую женщину? Если не потеряли совесть — поймут меня, глядишь, раздумают с отъездом. Не беда, что прописку в городе оформили, можно таким же манером и переоформить. Неладное дело затеяли вы, скажу. Станете после каяться, да поздно будет. Да и не только вас, скажу, ваш отъезд касается. Он и меня больно зацепит».
Стоял тихий вечер. На электрических проводах вдоль улицы, будто нанизанные, сидели ласточки-касатки. Иногда какая-нибудь из них взлетала и, сделав небольшой круг, возвращалась обратно.
В воздухе стояла дорожная пыль, не осевшая еще после того, как прогнали коровье стадо.
Дарья резко отворила калитку Чевычеловых.
Илья Трофимович возле хаты поливал из лейки цветы. Посаженные заботливыми руками Веры Игнатьевны, они росли тут клумбами-квадратиками: гладиолусы, георгины, флоксы, крупноцветковые ромашки…
Дарья уставила на Илью Трофимовича возбужденный взгляд. Спросила, как выстрелила:
— Где?
— Кто?
— Вера.
— Возле коровы — где еще?
Из коровника слышалось два женских голоса.
— С кем она там?
— С Оксаной Григорьевной.
— Учительницей, что ли?
— Ага. Пришла посмотреть, как корова доится, сколько молока дает.
— Зачем?
— Покупает она…
Дарья растерянно приоткрыла рот.
— Как — покупает?
— Просто. Не везти же нам корову в город.
«Вот оно что! — дошел до сознания Дарьи смысл слов Ильи Трофимовича. — Значит, уже насчет коровы сторговались, все корни подрубают… А я, дура, летела уговаривать Илью с Верой. Напрасно, напрасно…»
— Может, и хату продаете?
Илья Трофимович поставил лейку у ног, по-женски уставил руки в бока. Снял фуражку, почесал лысину. Взгляд его выражал безразличие, отрешенность.
