— Мне же за работу в мастерской платить станут. Я рассчитаюсь.
Снова кто-то всхлипнул за занавеской.
Шашкин презрительно усмехнулся.
— Возьми себе такую плату! Мне эти бумажки даже в сортир не надо! Ладно, если ты швейные машины чинить могешь, то дело пойдет… Эй, Ласточка! Будя тебе выть-то. Подумаешь, обиделась. Подай мужику щей. Слышь, Ласточка! Я што говорю! Будя реветь-то!
Высокая, тощая, как жердь, старуха с заплаканным лицом появилась из-за перегородки и, глядя в пол, быстро поставила на стол миску.
— Садись сюда, — показал Шашкин на лавку возле себя. — Спать здесь будешь. По избе не болтайся зря. И чтоб все время у меня на глазах. Придешь с работы — и никуда. Понял? Куда ты ему сегодняшних из печи-то прешь! Есть у тебя вчерашние? Он и холодные сожрет! — прикрикнул Шашкин на старуху, видя, что она достает из печи чугунок.
— А эти куда? Выливать все одно, — зло сказала старуха, в голосе ее слышались слезы.
— Делай, как сказано, — вскипел Шашкин. — Не то я опять…
— Мать? — спросил Сверлилкин.
— Какая мать! Жена! Сорок лет ей, а рожа как у ведьмы стала! — грубо отрезал Шашкин. — Жри давай да почини-ка вон то ведро попервости.
— Не сегодня бы. Еле на ногах стою.
— Ты меня на жалость не приклеишь, — сыто икнув, ответил Шашкин и, подвинув к себе стоящий на краю стола жбан с молоком, подул в него и принялся жадно пить. — Уф… завтра я тебе настоящую работенку подыщу! Только поворачивайся!
На следующий день Сверлилкин явился из мастерских затемно.
Шашкин встретил его недовольным окриком:
— Чего поздно-то? Работать не могешь? Другие давно явились!
— Силенок ещё кот наплакал. Вот и ковыряюсь.
— Видел, что в сенях?
— Самовары какие-то.
— Ну! А вон ещё на лавке машина швейная. Это я тебе приволок. Заработки! Починишь — ещё приволоку. Половина мне, остальное твоё, надо ж тебе жизню поправить. Машину-то швейную смогешь обратать? Попробуй, а то за самовар-то много ли дадут? Вот машина или часы — другое дело!
— Да всё я могу, — нехотя буркнул Сверлилкин, присаживаясь на край лавки. — Самовары не самовары, часы не часы — все могу! Только силёнок ещё мало, а так — проще, чем сверло заточить!
Шашкин полез в сундук и, покопавшись в нём, достал какой-то узелок.
— Часы мои, — сказал он, бережно развертывая узелок. — За коней в районе премировали. «Кировские». Семь камней! Еще и в починке ни разу не были, а стоят! Вот тебе и «Кировские»! Сообразишь — так и быть, фунт ржи с меня!
— Дай сюда, — Сверлилкин взял часы и втиснул толстый ноготь между крышками, — так их открывают!
