Приехала московская комиссия, расстрельная комиссия. Начальник управления Муравьев был арестован. Арестован был, к моему величайшему удивлению, Николай Иванович Глухарев — за взятки, за связь с блатарями. Пять лет получил он «довесок» и ушел работать монтером на строительство. И по зачетам освободился.
Приехал новый директор строительства Вишхимза Эдуард Петрович Берзин, бывший командир латышской дивизии, герой дела Локкарта. С ним приехало много латышей — нового лагерного начальства: Лимберг, Теплов, Вальденберг.
ОГПУ были переданы исправдома, начиналось широкое лагерное строительство — перековка. Концлагеря были переименованы в исправительно-трудовые. Население арестантское росло. День и ночь шли поезда, этап за этапом. 4-е отделение Соловков было преобразовано в самостоятельный лагерь УВИТЛ[3]. Общее количество заключенных в нем к январю 1930 года достигло 60 тысяч. А в апреле, когда пришел наш этап, было только две тысячи.
Открыли Темники, Ухта-Печору, Караганду, Свирлаг, Бамлаг, Дмитлаг…
Наш лагерь был «опытным хозяйством» перековки.
Весной двадцать девятого года в отделе труда познакомился я с Александром Александровичем Тамариным.
К вечерней «разнарядке» — назначению на завтрашние работы — пришел огромный седой старик, грузный, большерукий.
— Вот заявка, — протянул он бумагу Козубскому.
— Хорошо, вот из третьей роты Шаламов и пошлет.
— Трех человек, только тех, что были раньше, я фамилии сейчас дам. А вы новенький?
— Новенький, — ответил за меня Козубский, — и из самой Москвы, Александр Александрович.
— Вот что. А что же вы делали в Москве?
Седой старик поворотился ко мне.
— Учился в университете.
— Вот что. Вы не могли бы завтра, после развода, ко мне зайти? В сельхоз, на тот берег.
— На вахте не пустят, — сказал Козубский.
— Пустят, я скажу. К Тамарину, скажете, в сельхоз.
Старик ушел.
— Это Тамарин Александр Александрович, агроном сельхоза, — объяснил мне Козубский. — Это человек не простой.
На следующий день я был в сельхозе. Огромные оранжереи, парники — дело было ранней весной, — подготовленные рассады, зелень, теплый парниковый запах земли. Седой огромный старик в татарском бешмете. Две женщины около него — одна такая же огромная, как он, с таким же огромным носом и такая же седая, другая — маленькая, с желтым сморщенным лицом, маленькими ручками.
— Моя мама, — указал Тамарин на седую женщину. — И моя сестра.
Я поздоровался.
— Я писал раньше обзоры в «Комсомольской правде», сказал старик. — «Тамарин-Мерецкий» — такая подпись. В отличие от просто Тамарина… Тамарин — это псевдоним Окулова Алексея. Знаете такого писателя?
