Клаус тоже плакал. Но, по правде говоря, ему не было особенно жалко сестричку: она всё равно была очень маленькая, и ничего не умела, даже говорить. Лежала себе в кроватке и кричала. Он потом спросил у отца, зачем Бог забрал её к себе - чтобы она лежала и кричала на небесах? "Это всё для нашего вразумления" - невразумительно ответил отец и дал ему конфету.
Потом Клаус долго приставал к отцу с вопросом, когда умрёт Бог. Отец сказал, что Бог никогда не умрёт, и опрометчиво добавил, что хорошие мальчики таких вопросов не задают. Клаус, конечно, начал ныть и просить папу рассказать про то, как Бог умрёт. Потом он сообразил, что если быстро-быстро говорить "Бог - сдох", то получается в рифму. И стал бегать по гостиной и кричать: "Бог сдох, Бог сдох! Бог сдох, Бог сдох, Gott ist tot, Gott ist tot" - пока отец не поймал его и не ударил. Он побежал жаловаться маме, но на этот раз ябедничество не возымело обычного действия: мама строго запретила ему говорить такие вещи. Мальчик надул губы, но замолчал, хорошо зная, что маму, в отличие от отца, надо слушаться...
- Gott ist tot, - услышал он совсем близко от себя. - Бог мёртв. Мы убили его.
На этот раз Клаус понял, кто говорит. Дядя Вальтер, вот кто.
- Это, кажется, из Ницше, - ответил отец. Клаус прислушался: да, это был отец.
- Я не читаю подобных авторов... - ответил доктор. - Но как предсмертная записка это сошло бы. Или как признание. Всё зависит от того, как угодно будет истолковать это "мы" господам из Комиссии. Скажите честно, Людвиг, - голос доктора стал масляным, просящим, - вы всегда всё знаете... ведь это же самоубийство? Это самоубийство, да?
Мальчику показалось, что войлок снова облепил его. Но это было просто молчание.
- Значит, вот как... - доктор вздохнул. Его вздох отозвался в ушах ребёнка шуршанием тысяч мягких иголок.
- Мы знаем друг друга много лет, - наконец, ответил отец, - и знаем жизнь. Есть вещи, о которых лучше не говорить.
- Мне нужно знать, Людвиг! Вы вхожи в эти сферы, а я нет. В то время как моё положение...
- Вальтер, подумайте лучше о моём мальчике, - тихо сказал отец, - давайте не будем хотя бы сейчас, у его постели, говорить о политике. Вы можете что-нибудь сделать?
- Медицина бессильна, мой дорогой друг. Давайте ждать и надеяться. Я не хочу обнадёживать, но, возможно, молодой организм...
Жар опять навалился на измученного ребёнка. Но на этот раз Клаус решил не поддаваться. Сосредоточившись, он выплыл из багрового омута бреда.
