Значительно проще, чем в идеологии фашизма, было разобраться в разбойничьих методах фашистской дипломатии. Кредо этой политики было сформулировано одним из фашистских «фюреров» — Розенбергом на совещании «унифицированного» министерства иностранных дел Германии. Несколько поколений немецких дипломатов воспитывалось на известном изречении Бисмарка: «Политика — это искусство возможного». Это изречение вдалбливали в голову дирксенам, притвицам и вейцзекерам, — одним словом, всем потомственным дипломатам Германии. [11] Разумеется, это изречение трактовалось довольно широко: империалистической дипломатией Германии оно понималось всегда как призыв к достижению «предела» реваншистских и агрессивных требований германского милитаризма. Однако фашистов не устраивала и такая трактовка. Розенберг сформулировал новое правило фашистской дипломатии, которое стало руководством для авантюристической внешней политики фашистов: «Политика — искусство делать невозможное возможным». Иными словами, речь шла о попытке достигнуть заведомо недостижимой цели — стать властелинами Европы, господами мира.
Такая «политика катастрофы», против которой в свое время предупреждал еще Щтреземан (кумир реакционной германской дипломатии), не могла; конечно, не отпугивать «потомственных» членов немецкого дипломатического корпуса. Но их оппозиция проявлялась лишь в шушуканье по углам в министерских коридорах.
Впрочем, сам автор дает немало материала, разоблачающего всю эту игру в оппозицию. Одним из «крупнейших оппозиционеров», например, считался Кордт, поверенный в делах гитлеровской Германии в Англии. На основании этой своей «оппозиции» Кордт получил высокий дипломатический пост в Западной Германии, сейчас он посол ФРГ в Афинах. Такую же карьеру сделал и его брат, который помогал якобы в антигитлеровских действиях бывшему фашистскому поверенному в делах в Англии. А вот что пишет о них Путлиц: «Поскольку после 1945 года братья Кордт особенно усердно восхваляют себя в Бонне в качестве передовых борцов 20 июля 1944 года (то есть заговора против Гитлера. — Д. М.), я охотно удостоверяю, что они всегда стояли скорее на стороне реакционных генералов с Бендлерштраесе, чем на стороне законченного авантюриста Риббентропа».
Самый напряженный и интересный период деятельности Путлица протекал в Англии. Он прибыл туда в момент, когда фашистская Германия начала открыто готовиться к агрессии. По образному выражению одного дипломата, в этот момент «послевоенный период кончился» и начался «предвоенный период». Мы уже говорили о специфическом отношении Путлица к британским правящим кругам. Это отношение, несомненно, нашло свое отражение в оценках обстановки в Англии. Путлиц дает в основном правильную характеристику политики Чемберлена, хотя и здесь допускает некоторые явные неточности. [12] Вот, например, что он пишет о пресловутой «политике невмешательства» в испанские дела: «Ее (то есть политику невмешательства) можно было объяснить лишь интересами английских господствующих слоев, которые хотели удержать в седле своих собратьев — испанских феодалов». Такое объяснение по меньшей мере однобоко и наивно. В действительности речь шла совсем об ином: о явном потворстве фашистской Германии и стремлении во что бы то ни стало толкнуть ее на агрессию против Советского Союза.
