Всего в группе было четверо дворян, однако и они относились к различным категориям. Лишь двое могли считаться настоящими юнкерами — граф Страхвиц и я. Но и между нами существовало тонкое различие. Руди Страхвиц происходил из строго католической силезской семьи, я же был бранденбургским протестантом.
Обычно на протяжении первого года службы вновь принятые атташе использовались лишь на скучной технической работе. Это делалось для того, чтобы они привыкли к рутине обыденной службы. Атташе направляли в различные отделы, где они составляли так называемые «рубашки». «Рубашками» у нас называли маленькие папки, на которых частично был уже напечатан стандартный текст. В эти папки вкладывались бумаги, подлежащие обработке. Их надлежало направлять в различные инстанции с пометками: «Для ознакомления», «Просьба сообщить свою точку зрения», «По назначению для дальнейшего использования» и т. п.
На протяжении второго года службы атташе проходили специальные курсы, которые отличались от обычного обучения в высших школах лишь тем, что доценты подбирались и контролировались нашим учреждением, а занятия проходили в самом министерстве. Только после окончания этих курсов и сдачи экзамена на дипломата молодой специалист привлекался к ответственной работе в министерстве либо посылался на заграничную работу. [71]
Немцы и поляки
Мне удалось сэкономить год и избежать составления «рубашек». Я попал прямо за границу. Согласно Версальскому договору, 1925 год был последним годом, когда немцы, жившие в районах, отошедших к Польше, и не желающие принять польского гражданства, могли переселиться в Германию. В провинциях Познань и Поморье таких людей были сотни тысяч. Для организации переселения этой массы тамошнему немецкому консульству спешно требовались сотрудники для обработки огромного количества бумаг: Так я попал в Познань.
Я неохотно отказался от жизни в Берлине и от своей удобной квартиры на Тиргартенштрассе. Положительным было то, что в Познани я получал прибавку за службу за границей, в то время как в Берлине я был вынужден сокращать свои расходы. Раньше я получал у Раумера 400 марок в месяц, министерство же иностранных дел платило своим молодым атташе, которые, как правило, были отпрысками богатых семейств, лишь 250 марок. Во всяком случае перевод в Познань освободил меня от неприятной необходимости вновь обращаться к отцу за подачкой.
О жизни служащего немецкого учреждения в Польше в эти годы много приятного не расскажешь. Отношения с нашим восточным соседом на протяжении столетий представляли собой одну из мрачных глав немецкой политики. Трудно было ожидать, что поляки при выселении будут действовать в лайковых перчатках: ведь дело шло о немцах, которые на протяжении веков грабили их страну и выступали в роли безжалостных и высокомерных господ. Разумеется, отдельным немцам во многих. случаях приходилось очень тяжело. Тот, кто, подобно мне, работая в консульстве, был вынужден ежедневно заниматься сотнями судеб этих несчастных, к сожалению, очень легко поддавался настроениям, в результате которых забывал, что в данном случае речь идет о восстановлении исторической справедливости.
