Были у попа игривые черные брови, полтавские глаза и нос большой и мясистый, цвета пареной луковицы. Он косился на Каню и часто сморкался в изнанку подрясника.
— Так вот, к тебе, — снова обратился он к Жмыхову. — Возьми меня в Сундугу. Едешь, говорят?
— Вещей много?
— Вещей?! Чу-дак!..
Отец Тимофей расхохотался и долго кашлял, поперхнувшись дымом. Кашель его был откровенен и весел, как смех. Пахло от попа землей, самогонкой и Библией, и был он так же жизнелюбив, пьян и мудр.
— Вещей… Чудак!.. Что я, невеста с приданым, што ли? Мне за жалованьем съездить.
— А платят?
— Платят. Дурни…
— Эт-та поумнеют, — сказал Стрюк резонно.
— А мне хоть бы хны, — усмехнулся поп. — Подрясник сбросил, волосы подстриг, а пашня у меня своя. Гуляй — не хочу.
Стрюк взял со стола первую попавшуюся газету и сунул ее священнику.
— Ну их к бису, — отмахнулся отец Тимофей, — я их и раньше не читал… Так возьмешь? Нет? — насел он на Жмыхова.
— Ясное дело, возьму. Приходи завтра со светом.
— Ладно… Дочка-то у тебя, а? Выросла…
— Выросла, да не для тебя, — съязвила Каня.
— Я и не говорю, что для меня. Дура…
Он расправил плечи, потянулся и зевнул.
— Людская глупость навевает скуку, — сказал безобидно. — Пойду…
И когда сенная дверь захлопнулась за ним, кузнец сказал:
— Чудак поп, а на работе лучше мужика.
6
С полночи зацедил дождь, упорный и однообразный. Несмотря на уговоры Стрюка, Жмыхов выехал на рассвете мокрого и скользкого утра. Отец Тимофей прибежал еще затемно со сверточком под мышкой.
— Где остановишься в Сундуге-то? — спросил Жмыхов. — У отца Ивана, што ли?
— Ну, нет… — забасил отец Тимофей. — Я, знаешь, со всеми сангоускими попами в "дружбе".
Он захохотал откровенно и весело, как всегда, разбрызгивая бородой дождевые капли.
— Не любят они меня, гусятники святые.
Подыматься по Улахэ было труднее. Течение постоянно сбивало лодку. Требовалось полное разделение труда. Каня сидела у рулевого весла, а Жмыхов с попом менялись. Работали то шестами, то веслами, но в некоторых местах приходилось брать и то и другое. Река обмелела, и лодка садилась на перекатах. Они слезали в воду и тащили ее на канате.
Разница между речной и дождевой водой терялась, и казалось, что воздух улетучился, а люди движутся с головой в воде и дышат ею.
Отец Тимофей скинул подрясник и неприлично ругался.
— Чего рыбу глушишь? — смеялась Каня. — Это тебе не в церкви, чертово кадило!
Отец Тимофей шлепал ее по спине тяжелой ладонью.
— Буйные у тебя телеса, девка. Кому в жены достанешься?..
