— Не хуже, не лучше… Арбуза мне хочется…
Она хотела шутливо улыбнуться, но улыбка вышла по-детски жалкой.
— Арбузов еще нет, да тебе и нельзя.
— Я знаю, я шучу…
— Слушай, — сказал Неретин, наклоняясь. — Я, знаешь, зачем пришел?
— Зачем?.. — спросила она растерянно.
Он тихо засмеялся и взял ее за руку. Рука с нежной ямочкой на сгибе была пухлая и желтая, как лицо. Но все же она была мила ему, эта рука.
— Ни зачем… Поняла?.. Ни зачем — просто пришел. Пришел потому, что болит о тебе душа, и потому, что приходить приходится редко, и нет времени на любовь, и мало помощников в деле, и потому, что хочется и можется жить и работать, и сила есть, а ты больна…
Он быстро-быстро целовал ее руку, а каштановые волосы метались на его голове, и ласковые глаза с синью пучились прямым спокойным светом.
Она молча и нервно гладила его волосы, не зная, что сказать, не решаясь почему-то назвать его уменьшительными именами.
— Будет, что ли? — спросил он шутливо, отпуская руку.
Она притянула его близко-близко и, касаясь горячими губами уха, сказала совсем неожиданно:
— Какой ты хороший и… странный…
— Странный? — удивился Неретин.
— Да. Я живу здесь семь лет, а таких еще не видала.
"Чудит", — подумал Неретин, сразу принимая добродушно-насмешливый тон.
— А где я жил, там, надо полагать, здешние странными кажутся. Понятно?..
— Нет, все-таки… не то.
— И тебе, стало быть, без «таких» скучно тут было?
— Скучно…
— Чего ж ты не уехала?
Она хотела сослаться на какие-то тяжелые условия, но что-то взмыло к горлу изнутри, и, удивляясь себе, что может вымолвить это так спокойно, она сказала:
— У меня ведь ребенок был…
Сказала и запнулась.
— Ну, так что ж? — допытывался он. — У меня двое были. То есть не сам я рожал, надо думать, а были мои… — И так как она молчала, он добавил:
— Но если понадобится, я куда угодно поеду. Очень просто.
Она заволновалась и попыталась приподняться на подушке.
— Лежи, лежи… — удержал он ее за плечо.
Она нервно передернула руками, соображая что-то, и наконец сказала:
— Тут целые дела… Когда-нибудь расскажу, не могу сейчас… Ошиблась я как-то, ну и… — Голос ее оборвался, и неожиданно для себя и для него она заплакала.
— Вот это уж зря, — сказал Неретин укоризненно, — на-ка полотенце.
Чувствуя прилив необычайной нежности, он стал сам обтирать ей слезы, впервые замечая, что руки у него грубые и жесткие, а пальцы немного кривые. Но от его уверенных и ласковых движений она успокоилась и даже улыбнулась.
