"Да что это с ним сегодня"? — недоумевал Сережа.
— Вот ты насчет хунхузов спрашивал, — заговорил Боярин, вытянув босые ноги и лениво разглядывая их. — Се лето столько их нашло, что не только там гольду или газу, а и русскому проходу не стало. И откуда они только взялись?.. Старики бают, мол, восстание пошло, так инороды тоже взбунтовались промеж себя, вроде как бы и мы, и не хотят байту хунхузам платить, а хунхузы вроде бы пришли на усмирение. С этих инородов — и русских до нитки обдерут… Почему это со штабу с вашего приказу никакого нет? Насчет инородов этих?.. Выселить бы их, что ли?.. Тут и самим-то земли не хватает…
— Болтают дураки, а ты за ними — как попугай, а своей головы, видно, и нет!.. — вдруг со страшным волнением сказал Мартемьянов. — "Выселить"!.. Понятие иметь надо… — добавил он, едва сдерживая себя и густо багровея. — Наш брат всегда вот так, — через некоторое время заговорил он, уже успокаиваясь. — Работать сами не умеем, да еще норовим на своего же брата верхом сесть: вали, брат Савка, у тебя и язык другой, и глаза косые, и пар заместо души!.. А ежели по-настоящему разобраться, народ этот куда лучше нашего — простой, работящий, друг дружке помогают, не воруют…
— Уж и не воруют? — усомнился Боярин.
— Ну, конечно! Наш брат разве поверит, чтоб на свете люди были, что и не воруют!.. А я вот тебе скажу…
Как все не очень далекие, но крепко убежденные в чем-нибудь главном люди, Мартемьянов любил поучать. Но он так верил сам в то, что говорит, и такой наивной важностью светились в это время его добрые синеватые глаза с простодушной пестринкой, что никто на него не обижался. Не обиделся и Боярин.
— Что ж, может, и зря болтают, — сказал он уклончиво. — Домой мне собираться пора, — солнце-то, вон оно где… — И, недоверчиво скользнув глазами по Мартемьянову и по Сереже, он потянулся за портянкой. — Обратно-то мне трактом придется: к обеду тут такой туман застелит — не вылезешь…
— Туман? — удивился Сережа.
— А вона. — И Боярин кивнул к морю, где вставала на горизонте мутно-серая пелена.
На этом перевале они и простились.
— Увидимся на съезде, — дружелюбно сказал Мартемьянов.
— Прощайте, товарищ Шпак, на съезде увидимся, — с чувством сказал Сережа и покраснел от жалости.
Боярин, плохо переобувшийся, так, что клоки его портянок торчали во все стороны, с готовностью совал им руку, выставляя бороду и вывороченное веко и смущенно потряхивая котомкой, которую он держал почему-то в той же руке, отчего выглядел еще бедней и нескладней. И когда Сережа в последний раз взглянул на его прямую костлявую фигуру, медленно спускавшуюся с перевала, махавшую руками и приседавшую на тощий, отвислый зад, — сердце у Сережи тягостно сжалось.
