— Таких правов теперь нету — драться… — обиженно сказал Бусыря, потирая зашибленную руку.
— Я тебе покажу права!.. — Гладких свирепо замахнулся на него.
— Брось, зачем ты это? — недовольно вмешался Кудрявый, взяв его за плечо.
Гладких опустил руку.
— Я же нарочно, вот чахотка!
"Все-таки он слушается его", — мельком подумал Сережа.
В это время Казанок, с криком тянувший Бусырю за полу, узнал Сережу и, сделав ему знак рукой, пошел прямо к нему своей мелкой небрежной походочкой вразвалку.
— Здравсьтвуй, баринок! — сказал он, неуловимо, по-детски смягчая слова. — Ты как сюда попаль?
— Будет, будет! По местам, живо! — кричал Гладких.
— Лазаешь тут… халява! — шипел старовер, видно, на дочь; дверь омшаника сердито захлопнулась.
— Выборы по деревням проводили на съезд, — сухо ответил Сережа. — А ты?
— Что ж я?.. Я человек маленький, — Казанок дерзко сощурился, — куда пошлют, туда и еду, плякать обо мне некому… За мной только бабы скуцяють, — добавил он, насмешливо скривив тонкие губы. — "Семка, вези пакет" — везу… Гладких к себе в отряд зовет — пойду… А что мне — цыплят высизивать? Папы-мамы у меня нету, а тут народ боевой — оторви да брось…
Он говорил, ни на секунду не задумываясь над своими словами и не только не заботясь о том, как они будут приняты, но, видно, не сомневаясь в том, что все, что он скажет, будет именно то, что нужно. В то же время он с удовольствием и неприязнью разглядывал грубые Сережины сапоги, его узенький, с короткими рукавами френчик, его смуглое и тонкое лицо с большими черными глазами в жестких ресницах. Он обратил внимание даже на то, что Сережа без фуражки и, поискав глазами (фуражка лежала на скамье), с особенным удовольствием задержался на этой фуражке с острыми полями и следами гимназического герба.
— Ты что ж — ученье совсем бросиль? — спросил он, якобы между прочим: он знал, что Сереже будет неприятно теперь напоминание об его ученье.
— Ну, пустяки какие, — ответил Сережа, махнув рукой.
— Выходит, в мужики приписалься?
— Понимай как хочешь… А как твой отец поживает? — вдруг спросил Сережа, быстро взглянув на Казанка. — Вы ведь теперь только мясом торгуете, — лошадьми, говорят, запретили?
"Скушай-ка вот это!" — подумал он с тихим злорадством.
Но Казанок сделал вид, что не расслышал его.
— Ребята, куда вы?.. Меня обоздите!.. Прощай, баринок, — небрежно сказал он Сереже.
И, склонив набок свою белую, тонко выточенную мальчишескую головку в американской шапочке, не торопясь пошел вслед за партизанами.
