Подпись на обороте: «Личность Гвардии лейтенанта Тодоровского заверяю. Нач. Штаба Гв. майор Педик. 20 ноября 1947 г.»
— Может, хватит? — шепчет она. — Опасно.
Но меня уже не остановить. Вошел в раж:
— На завтра ведь тоже надо, правда?
— Правда.
— И на послезавтра…
— А вы завтра сможете освободиться?
Я осмелел:
— Может, перейдем на «ты»? — говорю, продолжая вырывать доски. — Ты учишься?
— В вечерней школе. Заканчиваю десятый. А днем в госпитале, на подхвате. Пошли, я боюсь.
Последняя доска издает такой жуткий треск, что где-то совсем рядом залилась собака.
Две смежные комнатки с окнами-бойницами. В дальней на кровати с металлическими шариками лежит мать Янины. На ней — два одеяла, поверх них телогрейка и пуховый платок.
— Мама, это — Петя, — говорит Янина, засовывая доски в печурку. «Буржуйка» стоит посреди комнаты, от нее труба идет прямо в закупоренную форточку.
— Не раздевайтесь, — говорит мать Яны, видя, что я собрался снимать шинель. — Меня зовут Эйжбета Даниловна.
— Эйжбета?
— Мама полячка, а папа русский. Воюет.
— Да, я — полячка, а мой муж и отец — русские, — подтвердила Эйжбета Даниловна. У нее запрыгал кончик носа, глаза наполнились влагой. — Садитесь, что вы стоите?
Она — копия Яны.
Я присел на краешек стула, снял ушанку. При выдохе изо рта идет пар. Почти как у нас в казарме. Смешно.
— Ну-ка, растапливай печку! — Яна протягивает мне бутылку с керосином. — Только экономно!
Я плеснул на доски. Поджег. Доски были сырые, комната мгновенно заполнилась дымом, так что пришлось приоткрыть входную дверь.
— Угости мальчика, — говорит Эйжбета Даниловна.
— Я сыт. Что вы!
— Сиди! — она достала банку американской тушенки, консервный нож, протянула мне. — Открывай! Раненые подарили…
— Ей-богу! Я сыт. Нас кормят, — говорю, открывая банку.
— Знаем, как вас кормят.
Наконец дрова разгорелись, «буржуйка» запела, раскраснелась. Сидим с Яной за столом, уминаем американскую тушенку с картошкой. Потрескивают дрова в печурке, над столом висит «тарелка» радио. Звучит баркарола Чайковского. Как будто и нет никакой войны.
Эйжбета подперла голову рукой, сбросила ворох одеял, смотрит на нас — юных, здоровых. Тепло, уютно, хорошо.
* * *
И вот событие — к Сергею из Астрахани приехала мать.
Мы чистили оружие: стоим за длинным столом, разбираем свои винтовки образца 1897-1912 годов, смазываем детали, переговариваемся, — когда вдруг дневальный гаркнул на всю казарму: «Иванов! Сергей!.. Беги на проход — к тебе мать приехала!»
