Рот у мамы великоват, что есть, то есть, но яркий и красивой формы. И поэтому я протестую:
– Да нет же. Ты хорошенькая.
– Я знаю, что говорю. По крайней мере я никому не передала эту отвислую губу… Дочка моего отца появилась у нас в доме, когда мне было восемь лет. Горилла попросил меня: «Воспитайте её. Это ваша сестра». Он обращался к нам на «вы». Я тогда ещё мало что понимала и потому восприняла его просьбу как должное. К счастью, дочку моего отца сопровождала кормилица. Держа девочку на руках, я успела заметить, что у неё недостаточно точёные ноготки. А отец так ценил ухоженные руки… С жестокостью, присущей детям, я тотчас же принялась делать ей маникюр, и её крохотные мягкие пальчики так и таяли в моих руках… Дочь моего отца вступила в жизнь с десятью нарывами, по пять на каждой руке, на концах своих хорошеньких усовершенствованных пальчиков. Вот видишь, какая у тебя злая мать… Такой милый ребёночек… Ей было больно, и она кричала. Доктор растерялся: «Ничего не понимаю в этом дигитальном воспалении». Я тряслась от страха, но не призналась. Ложь так сильно развита у детей… Позднее это проходит… Становишься ли ты, Киска, с возрастом меньшей лгунишкой?
Мама впервые обвинила меня в хронической лжи. Всё, что носит в себе юное существо дурного или тайного, вдруг всколыхнулось под умным взглядом серых глаз, проникающих в самую душу и читающих там без иллюзий… Но вот уже мама сняла лёгкую руку с моего лба и великодушно отвела от меня серый взгляд, обретший свою обычную мягкость и сдержанность.
– Знаешь, потом я за ней хорошо ходила… Научилась. Она расцвела, похорошела, стала высокой, светловолосой, светлее, чем ты, и вы с ней очень, очень похожи… Кажется, она рано вышла замуж… Но это не точно. Больше мне о ней ничего не известно, поскольку отец увёл её из дому точно так же, как привёл, не удостоив нас хоть каким-то объяснением. Она провела в доме моего отца, занимавшегося изготовлением шоколада, с нами – Эженом, Полем, Ирмой и мной и ещё с Жаном по прозвищу Большая Обезьяна – только первые годы жизни. Тогда шоколад изготавливался из какао, сахара и ванили. Шоколадные плитки сушились у нас на верхней террасе. И каждое утро на них обнаруживали следы в виде полого цветка с пятью лепестками – свидетельство ночного посещения кошек… Я очень жалела, что дочки моего отца больше нет с нами, и представь себе, Киска…
В моей памяти не сохранилось продолжения маминого рассказа. И обрыв этот так внезапен, словно в какой-то миг я оглохла. А всё дело, видно, в том, что, безразличная к Дочке-моего-отца, я предоставила маме возможность извлекать из забвения дорогих ей мертвецов, а сама мечтательно уцепилась за вдруг воскресшие в её рассказах запах и образ: запах мокрых плиток шоколада и полые цветы, распустившиеся на них под лапами бродячего кота.
