Так или иначе, ни на один пункт обвинения я ответить не мог, потому что ладонь Гулливера — ах да, его же зовут По! — до сих пор сминала мою трахею. Сообразив, в чем дело, Цукер начальственно коснулся его запястья, и тот немного ослабил хватку.
— Ну, — я сглотнул и болезненно поморщился, — ес-сли об-бъясните, к-кого именно с-считаете с-сбродом, я пос-ста-раюсь об-бходить их с-стороной. — Я заикался и шепелявил куда сильнее, чем заставляла рассеченная губа, а под занавес даже выпустил струйку кровавой слюны: пусть думают, что я совсем плох.
— Неужели я расслышал нотки сарказма? — Цукер махнул ножом прямо перед моим носом. Двухцветный блеск острия подсказывал: нож любовно затачивали несколько часов, а напоследок вычистили и отполировали каким-то средством. Вероятно, я даже не почувствую, как в меня входит лезвие. — Ты не представляешь, насколько неуместен в данный момент сарказм. Сейчас твоим девизом должны быть покорность, раскаяние и готовность к сотрудничеству. На меньшее мы не согласны.
Я смиренно поднял руки.
— У меня ведь просто работа, так же как у вас! Серьезные угрозы совершенно ни к чему.
— Так же, как у меня? — Видимо, сравнение Цукеру не понравилось. — Как у меня? Повтори еще раз, и я вырву твой поганый язык!
Сначала мне почудилось, что злость — это маскировка под садиста, но блеск в темных глазах вовсе не был фальшивым. Я задел за живое, и громила жаждал ответить тем же. Отлично, еще одно очко в мою пользу: раз он злится, значит, склонен к неразумным опрометчивым решениям и, когда я сделаю ход, может неправильно его истолковать и запутаться. К несчастью, он также может сдержать слово и вырвать мне язык, так что я балансировал на краю пропасти.
— Простите ребята, — старательно изображая рабскую покорность, пробормотал я. — Мне очень жаль.
К этому времени мой дополнительный сенсорный канал, больше всего похожий на обостренный слух, надрывался от оглушительных неблагозвучий. Если забыть о бровях, эти громилы выглядели как люди, хотя в реальности были loup-garous, духами мертвых людей, которые, вселившись в тела животных, овладели и видоизменили их до такой степени, что не определишь, с каким зверем произошла жуткая метаморфоза. Не определишь, пока не настанет новолуние, когда положение коренным образом меняется. Выяснив, кто передо мной, я сразу опустил глаза долу: порой оборотни реагируют на пристальный взгляд так же, как доминантные самцы в группе горилл. Если вдуматься, на одном из этапов своей посмертной истории По вполне мог быть гориллой. Хотя для Центрального Лондона это немного необычно, даже, я бы сказал, экзотично: в поисках гостевого тела восставшие, как правило, далеко не уходят.
