В отличие от того раза, когда я впервые покинул Париж — примерно девяносто лет назад, — теперь я стал преуспевающим и состоятельным человеком, так что я нанял карету, которая за пять дней доставила нас из одной столицы в другую. Деньги оказались потрачены не зря, ибо даже помыслить об альтернативах такой приватной поездке было отвратительно, но и путешествие наше получилось не из приятных — скверная погода, ухабистые дороги и грубый, наглый кучер, которого, казалось, возмущал сам факт, что ему приходится кого–то куда–то везти. Когда мы доехали до Рима, я уже был готов поклясться, что навсегда останусь в этом городе, даже если придется прожить здесь тысячу лет; мне была невыносима одна мысль о каких–либо еще путешествиях, настолько ужасна оказалась эта дорога.
Для нас была приготовлена съемная квартира в центре города, так что мы направились прямо туда. Я с удовольствием отметил, что обставлена она со вкусом, и обрадовался, увидев, что из окон моей спальни открывается вид на живописную рыночную площадь, напоминающую охотничьи угодья моей дуврской юности, где я воровал с прилавков и тянул из карманов, стараясь прокормить себя и свое семейство.
— В жизни не видывал такой жары, — простонал Томас, падая в плетеное кресло гостиной. — Я думал, в Париже летом жарко, но здесь… Это просто невыносимо.
— Разве у нас есть выбор? — пожал плечами я, не желая поддаваться унынию в самом начале нашей римской жизни, особенно, если объект критики — столь неукротимая вещь, как погода. — С климатом мы ничего поделать не можем. Ты и так слишком много времени проводишь взаперти — весь белый как мел. Солнце благотворно подействует на твой цвет лица.
— Такова мода, дядя Матье, — по–детски сказал он. — Право слово, ты что, ничего не понимаешь?
— То, что модно в Париже, может быть отнюдь не модным в Риме, — сказал я. — Иди пройдись. Открой для себя город, посмотри на людей. Поищи работу, — посоветовал я ему.
— Конечно, конечно.
— Теперь мы будем жить здесь, где открывается масса возможностей, а я не собираюсь содержать тебя всю жизнь.
— Но мы только что приехали! Мы только вошли в дверь!
— Так выйди из нее снова. Ищи работу, — с улыбкой повторил я. Я не пытался вывести его из себя — в конце концов, парня я любил, но не желал смотреть, как он сидит сиднем в нашей квартире, рассчитывая, что я принесу ему обед и пиво, как увядают его юность и красота. Иногда мне кажется, что я был слишком щедр к Томасам. Возможно, если бы я был чуть менее снисходителен, не стремился бы ловить их всякий раз, когда они падали, в конце концов кто–нибудь из них и смог бы прожить дольше двадцати пяти лет. «Открой для себя счастье самодостаточности», — умолял я его через семь лет после Эмерсона
