Доминик кивнула, точно одобрив эти планы, и растянулась на дне повозки. Ферлонг — парень назвался через минуту — больше ничего не говорил, лишь таращился вдаль; казалось, он вполне доволен, что лошадка трусит неспешно. Он достал из кармана жевательного табаку и откусил от плитки. Собрался было снова убрать его в карман, но, поколебавшись, предложил мне, и я робко взял угощение. Мне пока не доводилось пробовать этот деликатес, но я боялся показаться грубым и отказываться не стал. Я впился зубами в плитку и откусил примерно столько же, сколько и он. На вкус оказалось омерзительно — будто я набрал полный рот горелой и острой фруктовой мякоти, только горечь была еще сильнее, и я удивился, как он может жевать эту дрянь с таким наслаждением, не говоря уже о шуме. Я покатал табак во рту: теперь рот наполнился ядовитым соком, чей аромат забил мне все проходы в голове до самых ноздрей, и у меня перехватило дух. Горло у меня сжалось, я не мог даже вздохнуть. Я сипло ртом ловил воздух, зная, что голос у меня на время пропал.
— Нечасто у меня в дороге попутчики случаются, — продолжил Ферлонг. — Отец меня раз в месяц отправляет в поездку. Мы поставщики, понимаешь. Держим ферму и часть нашей молочной выработки отправляем на континент. По правде сказать, много на этом не заработаешь, зато мой папаша зовет себя международным коммерсантом. Так он себя у нас в деревне ставит, понятно? — Я кивнул и, слегка отхаркнув, сплюнул гадкую слизь в руку, после чего тихонько опустил ее за бортик повозки и сбросил на дорогу. Затем оглянулся и увидел, что Доминик весело смотрит на меня, подняв в удивлении брови. Лицо у меня побагровело от такого испытания, и я несколько раз сглотнул, пытаясь избавиться от табачного вкуса; я мечтал о кувшине холодной воды, которая смыла бы эту дрянь. — По этой дороге–то много кто ходит, — продолжал между тем Ферлонг. — Да только я опасаюсь подбирать одиноких мужчин. С ними никогда не знаешь, чем все закончится. Могут обобрать до нитки. А то и глотку перережут за пару фунтов. Вот я и беру с собой эту штуку. — Он нагнулся, достал откуда–то сбоку длинный, дюймов двенадцати нож с зазубренным лезвием и провел по нему кончиком пальца, а я вздрогнул, испугавшись, что сейчас хлынет кровь. — Такой вот острый, — сказал фермер. — Я его всякий раз, перед тем как ехать, правлю на кожаном ремне. Для защиты, понимаешь?
— Ага, — ответил я, не зная, какого ответа он ожидает.
