Молодой коллега внезапно выпалил:
— Два.
— Что два? — приподнял Суходольский бровь.
— Пожелания.
— Валяй.
— Хотелось бы получить аванс.
— Не вопрос. Number twu?
— Простите, не понял.
— Следующий пункт.
— В Пугачев позарез надо.
Сергеев хмыкнул, отъезжая от стоянки ипподрома, а Марк Антонович одарил Ярового тяжелым взглядом поверх золотой оправы:
— Мы, вообще-то, собирались в другую сторону.
— На полчаса. Очень нужно. Марк Антонович, на такой машине это трехчасовой крюк!
— Мда. Скромность — оружие безоружных.
— Он уже не безоружен, — вставил Сергеев. — Вопрос с экипировкой мы решили с помощью моих бывших коллег.
Не получив решительного отказа, Костя наседал:
— Я и гитарку бы свою там оставил. А?..
— Ладно. Вадим, рули в Пугачев, — сдался шеф. — Но если его там поймают — пусть пеняет на себя. Покупать РОВД или брать штурмом пугачевское СИЗО я не собираюсь.
Солнце клонилось к горизонту. Новенькая «Audi» шелестела покрышками по асфальту и несла трех мужчин на юг — в городок районного масштаба под названием «Пугачев»…
Сначала Суходольский безмятежно просматривал фильм по встроенному в подголовник водителя DVD. Потом погасил экран, тяжело вздохнул:
— Мда. Прав был один товарищ, сказав: «Пока народ безграмотен, из всех видов искусств важнейшими для нас являются кино и цирк». Но я, молодые люди, настоятельно рекомендовал бы вам смотреть старые фильмы. В новых — многовато глупости и грязи…
То ли от угасавшего дня, то ли в предчувствии долгой ночной дороги, то ли от монотонности безрадостной картины за окнами роскошного, пахнущего новенькой кожей салона, разговор не расходился. Иногда перекидывались малозначащими фразами; пили кофе из термоса; Вадим пытался выяснить дальнейший после Пугачева маршрут… А в основном безмолвствовали. Видно, созерцая проносившуюся мимо нищету и разруху, рассуждать об отвлеченном и возвышенном не хотелось. Яровой с Сергеевым нашли бы о чем вспомнить — оба служили, воевали. Но шеф не в теме. Неудобно. Вот и думал каждый о своем, пока Суходольский не приказал остановиться.
По обе стороны плавного поворота трассы торчали остовы разрушенных деревенских домишек; темнели пятна заброшенных садов. Лишь одно кособокое строение с почерневшими стенами казалось обитаемым — во дворике за повалившимся забором на бельевой веревке колыхалась пара постиранных наволочек и цветастый платок. Против домишки у дороги сидела в лохмотьях бабка. Перед закутанными в шаль коленками лежало перевернутое цинковое корыто с дырявыми боками; на корыте стояла миска полная зеленых яблок.
