Дэн в панике, как бы со стороны наблюдал, как он, будто по собственному желанию поднял руку с кружкой и начал пить пиво.
– А теперь, Дэн, соберись и постарайся понять важность того, что я тебе скажу. Так называемый монстр Франкенштейна – не сшитые воедино куски и части чьих-то тел, а добрый старый зомби. Он – мертвец, который может двигаться, но не способен говорить. Подчиняется, но не думает. Движется – и все же мертв. Бедняга Чарли и есть то самое существо, которое ты наблюдал на сцене во время моего номера. Но Чарли уже основательно поизносился. Он мертв – и потому не способен восстанавливать клетки своего тела, а ведь они каждодневно разрушаются. Всюду у него прорехи – приходится его латать. Ноги его в ужасном состоянии – пальцев на них почти не осталось. Они отваливаются при быстрой ходьбе. Самое время отправить Чарли на свалку. Жизнь у него была длинная – и смерть не менее продолжительная. Встань, Дэн!
В мозгу репортера истошно билась мысль: «Нет! Нет!», – но он послушно поднялся.
– Тебя не интересует, чем занимался Чарли до того, как стал монстром, выступающим в шапито? Какой ты, Дэн, недогадливый! Старина Чарли был так же, как и ты, репортером. Он прослышал про любопытную историю – и взял след. Как и ты, он не понял всей важности того, что ему удалось раскопать, и разговорился со мной. Вы, репортеры, не в меру любопытны. Я покажу тебе папку газетных вырезок, которая полна журналистских карточек. Разумеется, я это сделаю до твоей смерти. После ты уже не сможешь все это оценить. А теперь – марш!
Дэн последовал за ним в темноту тропической ночи. Внутри у него все зашлось от ужаса, и все же он молча, покорно шел по улице.
