Наташа была олицетворением справедливости на наших семейных совещаниях, превосходя в этом отношении даже мать. Наташа смело бросалась во всякие домашние сражения, обличая неправоту, фальшь и ложь.
Наташа безоговорочно поддержала меня в отказе от духовной карьеры, одобрила все решения, связанные с моим отъездом из города.
Совещание это происходило на печке в кухне, на лежанке русской печи, где лежали Наташа и я, а снизу отец и мать задавали мне последние вопросы о моем будущем.
— Я мог дать тебе письмо для Духовной академии, к Введенскому.
— Я не хочу учиться в Духовной академии.
— Тогда — на свободу. Будешь искать свое место в жизни сам.
— Пусть так.
Мать, которой хотелось видеть меня именно в Духовной академии, грустно молчала.
Но я выбрал другую дорогу, и все охотничье оружие, все славное наследство братьев было продано до последней рыболовной снасти, до последней гильзы — и я уехал в Москву.
Вот в этом-то совещании Наташа и одобрила именно это мое решение.
Потом Наташа вышла замуж и ей пришлось выдержать большую борьбу не за свою семью, а за нашу — ибо начался очередной жилищный бум — выселение с милицией. Наташе почему-то везло именно на выселения.
Второй ее муж — профсоюзный работник получил комнату в квартире барачного типа в Потаповском — верх мечтаний тогдашней Наташи, воспитывавшей двухлетнего сына, семилетнюю дочь от первого брака.
Еще в Нижнем Новгороде выяснилось, что муж Наташи, профсоюзный работник, — запойный пьяница. Запои — это страшная русская болезнь. Человек пропивает абсолютно все, до старого чужого белья, все, что видит и может схватить, унесет в кабак.
Трезвый, организатор Общества трезвости, отец едва ли был польщен родством с алкоголиком.
Муж Наташи был парень хороший, как все запойные алкоголики, доброжелательный. Наташа выходила за него замуж под честное слово, что он бросит пить.
Таких честных слов в истории русского общества, в семейных архивах хранятся не миллионы, а миллиарды.
Наташе хотелось верить и в себя, и в него, и вместо того, чтобы бежать от него, как от чумы, она вышла за него замуж. Он не сдержал слова, да и не мог сдержать — нет таких примеров в истории, и Наташа шагнула обеими ногами в разряд мучениц.
Когда муж стал не только пропивать все свое, но и чужое, и детское, Наташа с ним развелась, поступила на работу снова медсестрой в поликлинику своего Нарком труда, а потом ВЦСПС, когда жилищный фонд был передан профсоюзам. Это было в 1934 году. Я был в Москве.
