— Я проходил мимо твоего дома… — начал он неуклюже.
— И решил заглянуть на огонек, — закончила она за него язвительно. — Ты всегда прогуливаешься в нашем районе в предрассветный час?
Ром вспыхнул от стыда.
— Ладно, — сказал он грубо, — не задавайся. Конечно, я здесь не случайно. Мне хотелось с тобой поговорить.
— О чем?
— Обо всем на свете.
— Что ж, говори, я слушаю.
— Как-нибудь в другой раз. Уже поздно.
— Вот именно. Ты давно сторожишь меня?
Он кивнул.
— И видел, как мы выходили?
— Да. Кто эти парни?
— Мой брат Тибор и его приятели.
— А тот развязный херувим?
— Не смей отзываться так о моих друзьях!
— Извини.
— Его зовут Пер.
— Пер, — повторил Ром, — и имя у него приторно-красивое. Мне он не понравился.
Она надменно усмехнулась.
— Важно, что он нравится мне.
— Это невозможно, — возразил Ром нарочито безапелляционным тоном. — Такая девушка, как ты, не может быть благосклонна к этому лощеному субъекту. — Не отдавая себе отчета, он пытался вывести ее из состояния оскорбительного равнодушия. И достиг цели. Улу передернуло. Она шагнула вперед, так что они оказались лицом к лицу, и, в упор глядя на него злыми глазами, выговорила звенящим от напряжения голосом:
— Уж не ты ли будешь указывать, с кем мне водиться?
— Я! — ответил Ром и прикоснулся губами к ее губам. В тот же миг Ула с силой ударила его по щеке. Переполненная негодованием, она секунду искала слова, чтобы ущемить его побольнее, и нашла их:
— Наглый агр!
Ром и бровью не повел. Он улыбался. Тогда Ула еще раз его ударила.
— Уходи отсюда и не смей преследовать меня!
Ром отрицательно покачал головой.
— Я расскажу Тибору, и тебе не поздоровится.
Он пожал плечами.
Ула ударила его в третий раз.
Ром продолжал улыбаться.
Плача от бессилия и досады, она повернулась и пошла к дому. И опять Ром испытал то ощущение невозвратимой потери, с каким глядел ей вслед в бухточке.
— Еще секунду. — Надлом, прозвучавший в его голосе, заставил ее остановиться.
— Слушай, Ула, я несколько раз объясниться… что-то понимание… жизнь в переломе… Меня ослепили… Могу не без тебя…
Ей стало страшно от этого бессвязного лепета. Страшно и безумно жаль его. Уж не свихнулся ли окончательно этот странный парень, и не она ли тому виной? Кляня себя за бессердечие, Ула пыталась вникнуть в смысл этого бреда, если в нем вообще был какой-то смысл. И вдруг осознала, что происходит: ап молчал, Ром изъяснялся на ее родном языке.
Это открытие безмерно ее поразило. Ула ощутила, как волна сочувствия, сострадания, симпатии заливает все ее существо. А Ром, исчерпав запас выученных им формул, повторял самую важную, венчающую его признание:
