— Алексей Францевич, — окликнул его Костенко. — Я — по вашу душу.
— Верите в существование души? — мгновенно среагировал Крабовский, не поднимая головы от страницы. — Прекрасно, есть тема для беседы. Но только завтра, сегодня я занят.
— Завтра я занят. Увы. А поговорить надо…
— «Поговорить надо», — повторил Крабовский, чуть отодвинул книгу, снял очки. — Вы из уголовного розыска? Вполне типичная фраза вашей номенклатуры: «Надо поговорить».
— Потому-то я к вам и пришел, что вы — логик в абсолюте.
— Хотите завоевать меня такого рода заключением? — спросил Крабовский. — Я, кстати, — с точки зрения логики в абсолюте, — исследовал вопрос: каким образом стареющая эстрадная звезда может удержать аудиторию? И вывел закон: она должна окружить себя пятью обнаженными кардебалетчиками, с налитыми мускулами. Таким образом старушка привлечет на красавцев молодых девушек — тем угодно обозрение сильного мужского тела. И пожилые дамы потащат мужей на спектакль: «Смотри, как она держится, несмотря на возраст!» А поскольку женщин больше, чем мужчин, — нас с вами периодически отстреливают на фронтах и доводят до инфарктов на совещаниях, — лишь они, прекрасный пол, определяют успех или провал любого зрелищного предприятия. Впрочем, к чему это я? Ах, да, логик в абсолюте! Присаживайтесь, что у вас? Я ведь уже описал то, что помнил.
— А мне бы хотелось вас еще раз послушать.
— Полагаете, что, как всякий интеллигент, я говорю лучше, чем пишу?
— Не надо приписывать мне те мысли, которые не приходили в голову. Это, кстати, типично для женщин…
— Мужчина не может мыслить категориями женщин — язык явление не только социальное, но и — в определенном роде — физиологическое.
— Плохое слово — в приложении к понятию «язык».
— Ха! — Крабовский ударил себя по ляжкам, засмеялся деревянно. — Ха! Чудо! Прелесть! Мир повторяем! Фамилия Шишков вам что-нибудь говорит?
— Нет.
— Спасибо. Ценю людей, которые не смущаются признать незнание. Адмирал Шишков, автор трактата «О старом и новом слоге», главный враг Карамзина. Он тоже какие-то слова считал плохими и невозможными в употреблении. Он, например, требовал изъять из русского языка такие слова, как «развитие», «религия», «оттенок», «эпоха». Вместо этих отвратительных заимствований из языка «похабной Европы» следовало вернуть в обиход «умоделие», «прозябание», вместо «аллея» надобно было говорить «просада», не «аудитория», а «слушалище», вместо «оратор» — «краснослов». Адмирал заключил, что, мол, надобно «новые мысли свои выражать старинных предков наших складом». Ладно бы печатал свои теории, так ведь возвел вопрос о слоге в предмет государственного интереса, языковые нововведения отождествлял с изменою вере, отечеству и обычаям… Он даже слово «раб» определил так, как это было угодно государю и дворцовой дряни. «Раб» — по Шишкову — происходило от «работаю», то есть «служу по долгу и усердию». Таким образом, нет в России никакого рабства, крепостное право — выдумка злодеев-французов, поскольку на Руси живут усердные и жизнерадостные слуги «отцов-патриархов»…
