Журавлева усмехнулась:
— За глаза ее зовут «бульдозер»… Она — огромная… И очень не любит свое имя, просит, чтобы звали, как меня — Дина.
— Дора Семеновна, кажется, так? — продолжал свое Костенко.
— Дора Сергеевна, если уж точно, — отчего-то обрадовался Журавлев, — не Семеновна, а Сергеевна.
— Она что — подруга ваша? — спросил Костенко Журавлеву.
— Нет. Знакомая. Раза два Миша — когда приезжал сюда с рудника погулять — приводил ее к нам.
— Они у вас ночевали? — спросил Жуков.
— У меня семейный дом, — ответила Журавлева, и глаза ее снова сузились.
— У нее, значит, спали? — уточнил Жуков.
— У нее нельзя, — ответил Журавлев, — одна комната, ребенок и мать ее первого мужа.
— А откуда вы все о ней знаете, если видели всего два раза? — спросил Жуков.
— Видите ли, я приезжал к ним на квартиру, когда щенилась их собачка, карликовый доберман… Тогда, кстати, Миша с нею и познакомился — он был у нас в гостях. Я предложил ему съездить со мною, помочь, если придется…
— А где Дора Сергеевна работает? — спросил Костенко.
— Вы меня спрашиваете? — снова уточнила Журавлева.
Костенко поднялся, сказал Жукову:
— Пойдемте, майор, вызывайте этих свидетелей на допросы, надоело мне в игры играть… А Миша, ваш знакомый, убит, разрезан на куски, расчленен, как мы говорим профессиональным языком, и только что — сгнившим — обнаружен недалеко от аэропорта…
— Ой, — прошептала Журавлева, — Рома, Рома, какой ужас…
Журавлев вскочил с кресла, обежал стол, схватил жену за руку:
— Диночка, что с тобой?! Дать валидол?! — Он обернулся к Костенко: — У нее ж порок сердца, зачем вы так?! Смотрите, как она побелела!
— Сами спрашивали, «что случилось», — ответил Жуков. — Завтра приходите к девяти, пропуска вам будут выписаны… Или повестку прислать?
— Погодите же, — сказала Журавлева. — Погодите… Дайте мне успокоиться, сядьте, пожалуйста. Хорошо, что вы сказали эту страшную правду… Присядьте же, сейчас я буду все вспоминать, вам же каждая мелочь важна… Рома, принеси воды…
Журавлев выбежал на кухню. Жуков посмотрел вопросительно на Костенко. Тот опустился на стул. Майор тоже сел, не скрывая неудовольствия.
— Это было осенью, в октябре, да, в октябре, — начала рассказывать женщина, — действительно, шел мерзостный снег с дождем. Когда я вернулась из парикмахерской, Миша собирался уходить. «Нет, нет, — говорил, — я полечу, мечтаю завтра в море выкупаться, может, кто другой передаст вашим посылочку, не сердитесь».
— В каком еще море? — спросил Жуков. — Он же в Москву летел?
