Он поел лобио, выпил стакан вина, быстро проглотил хачапури и сказал:
— Я поехал.
— Вернешься?
— Обязательно.
— Разбудишь?
— Еще как, — улыбнулся он.
Уже в прихожей, надевая плащ, — на улице моросило, — спросил:
— Слушай, а ты со мной не хочешь прогуляться, а?
— Ты думаешь, я не верю тебе? — Саша вышла в прихожую, поднялась на носки, поцеловала мужа. — Если хоть раз не поверю — уйду. Или заключу договор на взаимную свободу — сейчас это практикуют.
— Я тебе дам свободу, — ухмыльнулся Тадава. — Рэзать будым! Да здравствует диктатура, свобода для женщин означает конец цивилизации. Нет, ты одевайся, может, мне твоя помощь понадобится, чисто профессиональная.
…В деле было описание расчлененного трупа неизвестного моряка, обнаруженного в марте 1945 года под Бреслау.
— Прочитай, — сказал Тадава жене, — и ответь: профессионально порезан труп или это дело рук любителя?
Саша села на подоконник — весна, темнело поздно, разложила заключение экспертизы. Тадава начал осторожно перелистывать пожелтевшие листы бумаги. Задержался на конверте, подшитом к делу черными нитками, открыл его, достал несколько фотографий и два письма-треугольника, которые писали во время войны, когда конвертов не было. К фотографиям была приложена справка: «Групповое фото, отправленное И. Северским 26 февраля 1945 г., возвращено в в/часть из-за отсутствия получателя. Мл. лейт. НКВД Н. Ермолов».
— Это не профессионал, — сказала Саша. — Знаешь, мне кажется…
— Подожди, — перебил ее Тадава.
Фотография была групповой: молоденький морячок с подбритыми бровями; юный, еще моложе морячка, совсем мальчик — лейтенант, стриженный наголо, с орденом Отечественной войны на морском кителе; девушка, видимо, сестра милосердия, и мичман с рукой на перевязи; бинт грязный. На обороте подпись: «Дорогому деду от внука, Гриши, Васи и Лиды». И последнее фото: женщина в платочке, нестарая еще, но все лицо в морщинах, и глаза запавшие. На обороте: «Дорогому сыночку-воину от мамы». Что-то было написано карандашом внизу, но стерлось, слова разобрать невозможно.
На письмах-треугольниках (также вернувшихся в воинскую часть) адреса читались хорошо, ибо карандаш, которым их старательно выводили, был чернильным. Первое письмо адресовано в Ессентуки, Жженовой Клавдии Никифоровне, обратный адрес прочесть невозможно. Второе письмо, написанное другим почерком, адресовано Шахову Павлу Владимировичу, в Москву.
Тадава начал читать первое письмо:
«Дорогая мама, здравствуйте, пишет вам ваша дочь Лида.
