Она постоянно вспоминала, как видела Джереми и Арабеллу вместе и ни о чем не догадывалась. Когда они оживленно беседовали на приемах в посольстве, а их головы при этом почти соприкасались, ведь Арабелла была высокой женщиной, — Мэгги искренне верила, что они обсуждают проблемы школы для девочек или что-нибудь в этом роде. Она видела, как Джереми читал в журнале «Экономист» статьи с подчеркнутыми местами в тексте, и думала: наверное, секретарша просматривает для него прессу и готовит выборки. Но теперь ее уверенность, мягко говоря, сильно пошатнулась. Иногда Арабелла звонила к ним в резиденцию. Впрочем, почему бы и нет? Они ведь дружили. Она могла сказать что-нибудь вроде: «Я хотела узнать, могу ли поговорить с Джереми. Кое-что произошло в школе, и мне необходимо с ним посоветоваться».
И Мэгги с несокрушимым доверием к мужу передавала ему сообщение. Какой же она была дурой! А вдруг Джереми признавался Арабелле, что никогда не обсуждает с женой пресловутые «дела», а та презирала Мэгги, считая ее интеллектуально неразвитой… О нет, это было бы уже слишком!
Женщины направились к выходу.
— Но все же подумай, — настаивала Эсмеральда. — Ты ничего не знала, даже не догадывалась. Вы много лет были счастливы. Надо взвесить все «за» и «против».
Уж с чем, с чем, а с понятиями «за» и «против» Мэгги была хорошо знакома.
— Ты не понимаешь, — ответила она. — Все эти женщины украли у меня мою жизнь!
Со дня приезда в Рим миновал уже почти месяц. Наступило первое воскресенье рождественского поста, и Эсмеральда заставила Мэгги пойти на мессу в собор Святого Петра. Найдя место на скамейке, она провела туда подругу, протискиваясь мимо людей, которым приходилось вжиматься в сиденья, чтобы пропустить даму такой внушительной комплекции. Мэгги вытягивала шею, пытаясь рассмотреть окружавшее ее великолепие — полосы разноцветного мрамора, обилие лепнины и позолоченных деталей, яркие фрески; Все это напоминало ей огромный изысканный десерт — из тех, что мама назвала бы «роскошным». Казалось, будто колонны, подпиравшие богато украшенные купола, были сделаны из брайтонских леденцов, штукатурка — из сахарной глазури, а ниши из зеленого мрамора с прожилками походили на огромные круглые леденцы, которые Мэгги любила покупать в детстве по пути из школы домой.
Она была воспитана в лоне англиканской церкви, однако ее мать относилась к религий скорее как к символу респектабельности, а не как к духовной практике. Но все же паписты, по ее мнению, чем-то отличались от англиканцев. «Они в общем-то неплохие люди, но не такие, как мы». Для мамы было очень важно принадлежать к определенной группе людей с одинаковыми взглядами, точно знавших, как правильно жить. Мэгги посещала воскресную школу при сельской церкви и каждый год помогала маме и ее подругам украшать алтарь для праздника урожая. Маленькой девочкой она становилась по вечерам на колени у своей кроватки и читала молитвы. «А если умру я и не проснусь, — произносила она нараспев, — Господь, мою душу прими. — А потом, спрятавшись под одеялом, добавляла: — Но все же прошу тебя, Господи, — не дай мне пока умереть».
