— Но с ним все в порядке, нет? То есть, я хочу сказать, он бы и один справился?
— Ты же знаешь, какой он. Никогда не скажет, если что.
— Да, он всегда такой был.
— Верно. Кто его знает, те это понимают. Вот с чужаками он совсем не умеет. Ты правда не… — Она тут же поправилась: — Он просто не любит перемен, вот и все. У него свои привычки. Ходит к Анжело по пятницам, вечером, распить рюмочку колдуновки с Оме, регулярно, как часы. Он, конечно, говорит мало, но с головой у него все в порядке.
На острове люди по-настоящему боятся безумия. В некоторых семьях оно передается по наследству, шальной ген, подобно тому как в закрытых общинах, где женятся между собой, чаще встречается шестипалость и гемофилия. Как говорят уссинцы — слишком много двоюродных милуется. Моя мать всегда говорила, что Жан Большой потому и выбрал девушку с материка.
Капуцина покачала головой.
— У него свои привычки, вот и все. К тому же в это время года всем нелегко. Дай ему немножко отдышаться.
Ах да. Праздник нашей святой. Когда я была ребенком, мы с отцом часто помогали красить заново ее нишу — в коралловый цвет с традиционным звездчатым рисунком — к ежегодному празднику. Саланцы суеверны. Да и как иначе; пускай уссинцы подсмеиваются над нашими поверьями и традициями. Но Ла Уссиньер прикрыт Ла Жете как щитом. Ла Уссиньер не находится в полной воле приливов. В Ле Салане море ближе к дому — приходится принимать меры, чтобы его умилостивить.
— Конечно, — сказала Капуцина, прерывая цепочку моих мыслей, — Жан Большой потерял в море куда больше многих. Да еще в день святой, так сказать, годовщина… Ну что ж, Мадо, тебе придется сделать ему скидку.
Я кивнула. Я знала эту историю — история была старая, случилась она в те годы, когда мои родители еще не поженились. Жили-были два брата, близкие друг другу, словно близнецы; даже имя одно на двоих, на островной манер. Но Жан Маленький утонул в возрасте двадцати трех лет — бессмысленно, утопился из-за какой-то девушки. По-видимому, родне удалось убедить отца Альбана, что это был несчастный случай на рыбной ловле. Время и частый пересказ смягчили эту душераздирающую историю; теперь мне трудно было поверить, что по прошествии тридцати лет мой отец все еще винит себя. Но я видела надгробие — цельный кусок островного гранита — за Ла Гулю, на кладбище Ла Буш, где хоронят саланцев.
Жан-Марэн Прато
1949–1972
Любимый брат
Мой отец сам высек надпись — буквы в палец глубиной врезаны в толщу камня. На это ушло полгода.
