— Здесь почему тянут? — услышал Сметанин, и одновременно с него сдернули одеяло. — Вас что, команда не касается?
Сергей повернул голову и узнал сержанта Иванова — сопровождающего.
— Отцепись… — раздался голос Градова с нижнего яруса.
— С армии не дома, — сказал Иванов, — А ещё москвичи…
Он хотел отойти, но подумал, что, если уйдет, вслэд ему станут смеяться, а командирский авторитет — главное для сержанта, это он запомнил крепко ещё в сержантской школе.
— Сам поднимусь, — сказал, позевывая, Градов.
— Подъем! — Иванов осторожно дернул одеяло Градова.
Градов подтянул одеяло к себе.
Сметанин, отжавшись на руках, спрыгнул на пол.
— С такой высоты во сне свалиться можно, — усмехнулся Сергей, обращаясь к Иванову; ему казалось неудобным стоять в нижнем белье перед одетым человеком.
— Койки какие есть, — сказал Иванов нахмурясь и пригладил рукой свои рассыпающиеся волосы. — Одевайтесь, одевайтесь, — прикрикнул он на Сметанина, не глядя на него.
Сметанин пожал плечами и стал натягивать на себя полученное ночью в бане обмундирование: шаровары, которые он раньше называл галифе, гимнастерку…
— Подъем! — Иванов сдернул с Градова одеяло.
Через полчаса карантинная рота — подразделение новобранцев, в котором они находятся некоторое время отдельно от старослужащих солдат, — сидела в гулком и светлом зале полковой столовой.
На огромных окнах мороз раскатал серебряную фольгу; солнечный свет проникал сквозь неё рыжим сиянием. В зале пахло свежей краской и гречневой кашей.
Над обитыми жестью амбразурами — откуда из кухни выдавали горячее — висели две картины. На одной в окружении солдат на привале Теркин, другая была натюрмортом: неестественно сочный плоский арбуз, его, казалось, должно было хватить на всех в зале.
За столом, указанным сержантом Ивановым, разместилось двадцать человек. Длинные столы и скамьи к ним напоминали школьные парты. Клеенка была новой — пахучей и липкой.
— Трое со мной на заготовку, — сказал Иванов.
— Я! — крикнул Градов. — Можно, я?
Через минуту он вернулся, неся связку ложек.
— Сейчас масло принесу, — заговорщически шепнул он Сергею.
В голосе его была значительность, словно масло было главнейшим делом их новой жизни.
В столовой стоял вокзальный шум; одни кричали о нехватке ложек, другие вынимали из свертков свои домашние припасы, третьи перекликались через зал, узнавая знакомых.
Вдруг невзрачный с виду майор прокричал громовым голосом:
— Карантинная рота! Встать!
Начали подниматься. Шум пошел на убыль. Майор дождался, пока все окончательно стихнет.
