Но у Иезуитов есть и другое учение, окончательно развязывающее их ордену и их церковному деятелю руки. Это учение о дурных делах, совершаемых, якобы, «по повелению Божию». Так, у Иезуита Петра Алагоны (также и у Бузенбаума) читаем: «по повелению Божию можно убивать невинного, красть, развратничать, ибо Он есть Господин жизни, и смерти, и потому должно исполнять Его повеление». Само собою разумеется, что о наличности такого чудовищного и невозможного «повеления» Божия решает католический церковный авторитет, повиновение коему составляет самую сущность католической веры (все эти данные заимствуем из книги И.А.Ильина «О сопротивлении злу силою», где указаны автентические источники).
15. В Православии дух христианской любви.
Тот, кто, продумав эти черты католицизма, обратится к Православной Церкви, тот увидит и поймет раз и навсегда, что самые глубокие традиции обоих исповеданий противоположны и несовместимы. Мало того, он поймет еще и то, что вся русская культура слагалась, крепла и расцветала в духе Православия -- и стала такою, какова она была в начале ХХ века, прежде всего потому, что она не была католическою. Русский человек верил и верит любовью, молится сердцем, свободно читает Евангелие; и авторитет Церкви помогает ему в его свободе и научает его свободе, раскрывая ему духовное око, а не пугая его земными казнями во «избежание» потусторонних. Русская благотворительность и «нищелюбие» русских Царей -- шли всегда от сердца и доброты. Русское искусство все целиком выросло из свободного сердечного созерцания: и парение русской поэзии и мечты русской прозы, и глубина русской живописи, и искренний лиризм русской музыки, и выразительность русской скульптуры, и одухотворенность русской архитектуры, и прочувствованность русского театра. Дух христианской любви проник и в русскую медицину, с ее духом служения, бескорыстия, интуитивно-целостного диагноза, индувидуализации пациента, братского отношения к страдающему; и в русскую юриспруденцию с ее исканием справедливости; и в русскую математику с ее предметной созерцательностью. Он создал в русской историографии традиции Соловьева, Ключевского и Забелина. Он создал в русской армии -- традиции Суворова, а в русской школе традицию Ушинского и Пирогова. Надо увидеть сердцем ту глубокую связь, которая соединяет русско-православных Святых и Старцев с укладом русской, простонародной и образованной души. Весь русский быт -- иной и особенный, потому, что славянская душа укрепила свое сердце в заветах Православия. И самые русские инославные исповедания (за исключением католицизма) восприняли в себя лучи этой свободы, простоты и сердечности и искренности.
