По дороге они вспоминали лучшие времена, как это обычно делают давно не встречавшиеся пожилые люди, но потом аббат вдруг отбросил прошлое и, повысив голос, чтобы перекричать ветер, сказал:
– Кэм, вы преуспели.
Чулон улыбнулся. Тазангалес умел добиться субсидий и распорядиться ими, что ни в коей мере не вредило его ореолу святости. Он был превосходным администратором и оратором, умеющим убедить слушателей, именно тем человеком, который способен представлять Церковь и Орден. Но ему недоставало честолюбия, поэтому при первой же возможности он вернулся в долину Святого Антония и провел здесь всю жизнь.
– Церковь добра ко мне, Марк. И к вам тоже.
Они смотрели вниз с вершины горы, на которой располагалось аббатство. Приближалась зима, и долина была абсолютно голой, какой-то монотонно-коричневой.
– Мне всегда казалось, что я с удовольствием вернулся бы сюда на пару лет. Преподавал бы теологию. А может, просто для того, чтобы привести в порядок свою жизнь.
– Вы нужны Церкви для более важных дел.
– Возможно. – Чулон посмотрел на кольцо, символ своего ранга. – Я многое за него отдал. Вероятно, цена слишком высока.
Аббат не возражал и не соглашался с ним, лишь настаивал на своем, ожидая, что это доставит епископа удовольствие. Чулон вздохнул:
– На самом деле вы ведь не одобряете путь, по которому я пошел.
– Я этого не сказал.
– Это сказали ваши глаза, – улыбнулся Чулон.
Внезапный порыв ветра пригнул деревья, полетели снежные хлопья.
– Первый снег в этом году, – вздохнул Тазангалес.
Долина Св. Антония находилась высоко в горах меньшего из двух континентов Альбакора. (Некоторые говорили, что эта маленькая планетка состоит исключительно из гор.) Зато, с точки зрения Чулона, это избранное место Господа, земля лесов, известковых расселин и снежных вершин. Епископ вырос на такой же планете, на скалистой Деллаконде, солнце которой настолько далеко, что его невозможно увидеть с Альбакора.
Здесь, в древней таинственной глуши. Чулон испытывал добрые чувства, неведомые ему уже тридцать лет. Воспоминания юности. Почему они всегда реальнее событий зрелости? Почему Чулон, осуществив честолюбивые замыслы своей молодости, даже намного превзойдя их, не получал от этого удовольствия?
Епископ плотнее запахнул пальто, защищаясь от ледяных порывов ветра.
Здесь, среди застывших холодных вершин, что-то смутно беспокоило его. Каким-то непонятным Чулону образом горы бросали вызов теплому уюту крошечной церкви.
