Перо пошло по кругу...
И не попадало в чернильницу...
Дечко, помощник, отодвинул стул. Насторожилась тишина. Все ждали, раскрыв рты. Но раздалось только шипение — осипший голос:
— Н-не-у-жели вс-се-х, господа... все-ех сс-семнадцать?!
Перо выпало из чьей-то руки. И никто его не взял. Председатель понукал:
— Продолжайте, господа.
Перо заходило снова. Нако, кмет, сжимал руку помощника:
— Ничего не поделаешь, Дечко! Ничего, браток! Будут убиты... в Болгарии... как ты сказал... каких-нибудь триста-четыреста или, самое большее, тысяча человек... Что ж, род человеческий на этом не кончится!
Дечко вытаращил глаза. Нет, он не говорил ничего подобного! И он облизал губы. Зверь этот кмет. Свинья! Как будто орехи считает! Взбесившаяся свинья!
— Чернила, господа... Чернила, будьте добры!
Перо опять выпало из чьих-то рук. Его взял Дечко, помощник.
Но послышались тяжелые шаги, возле Дечко чиркнула спичка, вспыхнула сигарета, и осветились два волчьих серых глаза под надвинутой низко на лоб широкополой серой шляпой.
Осипший голос Дечко произнес:
— Чернильницу, пожалуйста, всю чернильницу: я напишу особое мнение.
А-а, особое мнение! Председатель отшвырнул стул.
— Это уж дудки!
Председатель медленно поднялся. Запер дверь. Стал к ней спиной. Впился остекленевшими глазами в Дечко.
— Хорош гусь — присутствует здесь, все слушает, все знает, всему содействует, получает жалование, а потом: «Я был при особом мнении...» Ка-ак же, особое мнение!
Да уж, дело ясное...
Господин Нако заторопился. Вышел в темный коридор. Ноги у него подкашивались. Озираясь, словно убийца, зачем-то похлопал себя по толстым ляжкам. Пошел было наверх и остановился.
«Фашизм, пфе! Ладно, а где же фашисты! Генералы без армии, пфе!»
И снова зашагал по лестнице. Сначала бы распропагандировали народ, увлекли бы его, и уж тогда бы поднимали знамя.
«А так перебьют молодежь, и больше ничего. Опозоримся на весь мир. Нет, нет, власть опять должна перейти к политическим партиям. Другого выхода нет».
Поднявшись на второй этаж, он отер холодный пот со лба и вошел к Софке. Она смотрелась в зеркальце.
— Ну, Софка, допрашивал тебя полковник?
— Да, только что.
Лицо Софки горело, она вся была в поту. Видно, что ее допрашивали...
— Ну?
— Глупости, Нако. Сейчас Димо пошел отругать косоглазого.
Софка скосила глаза в зеркальце и повернулась к мужу спиной. Нако нахмурился, сунул руки в карманы брюк и, выпятив живот, вышел.
Под балконом, в переднем дворе Карабелевых, шумели женщины. Нако пошел на цыпочках. Женщин подняли с постелей в нижних юбках, и они белели, как привидения на кладбище.
