— Миссис Говард…
— Джессика. Зовите меня Джессика. Я ведь могу называть вас Эдом, верно?
Я благосклонно разрешил. Ее голубые глаза сверкнули, как будто отметив победу, и я заметил, какими они стали холодными: секс, пропитавший каждую клеточку ее тела, похоже, не коснулся души.
— Итак, Эд, мой муж умудрился сообщить вам что-либо стоящее в перерывах между ударами по столу и безумными криками?
— Он изложил ситуацию вкратце, — сказал я, положив на стол между нами фотографии и записку. Она бегло просмотрела снимки, покачала головой и глубоко вздохнула, но ее огорчение носило скорее эстетический, чем материнский характер.
— Эти волосы такая глупость, — продолжила она. — Не говоря уже о татуировке и пирсингах. У Эмили красивое тело и правильные черты лица, но, похоже, она старается себя максимально изуродовать. Но если эти фотографии появятся в Интернете, мы можем не расстраиваться, никто ее не узнает.
— Если она снова не станет загорелой южной дублинской блондинкой, — заметил я. — Может быть, она боится, что никто не сможет отличить ее от других.
— Не каждая способна выделиться из толпы, — заявила Джессика Говард. — Теперь скажите, что вам нужно от меня? Немного позднее я должна уехать, чтобы показать дом покупателям.
— А я полагал, вы актриса.
— Я тоже. Но многие с этим не согласны. Разумеется, когда театральная мода склонилась к женщинам более домашнего типа, начинаешь чувствовать себя дурой, если стараешься прилично выглядеть. И порой спать со всеми режиссерами так же скверно, как не спать ни с одним из них. Но так уж все там устроено. А продажа домов на рынке в наши дни напоминает игру, когда ловишь монетки в сумку, чего никак нельзя сказать о работе в театре.
Она улыбнулась и вернула мне фотографии своей дочери, при этом не забыв коснуться моей руки. Она облизнула губы и расширила глаза, как бы вопрошая: «Что мы будем делать дальше?» Я попытался не относить ее кокетство на свой счет, но я являлся единственным мужчиной в комнате, к тому же до сих пор еще не приложившимся к джину.
— Похоже, вы не слишком расстраиваетесь по поводу случившегося с вашей дочерью, миссис Говард, — заметил я.
Джессика Говард не то чтобы подняла глаза к небу, но что-то вроде того.
— А вы действительно знаете, что на самом деле случилось с моей дочерью? Лично я не знаю, — сказала она. — Шейн хочет по-прежнему относиться к ней как к ребенку. Черт побери, да ей уже девятнадцать. Когда мне было девятнадцать, я жила в Париже со своим дружком, у меня случился роман с женатым мужчиной, я сделала аборт, употребляла кокаин, героин и другие наркотики, я неоднократно участвовала в сексе на троих, — похвасталась она, небрежно отмахиваясь от фотографий своей дочери, как будто они представляли для нее какую-то угрозу, а мать и дочь являлись соперницами. Кто знает, может, так все и обстояло.
