Старание это объяснялось вовсе не пристрастием Дмитрия к языку. Дело пахло любовными чарами. Все чаще Петр замечал, как радостно вспыхивает его друг, как бросает украдчивые взгляды на стройную хозяйскую дочку. И однажды, не в силах сдерживать в себе сладкую тайность, Дмитрий признался Петру:
– Вдарила она меня по сердцу, взахлест опутала… Ежели бы дома – сватом бы тебя просил быть.
Шел второй год, как парни ушли из родного Березовского завода. О доме они говорили редко и всегда как бы с усмешечкой в свой адрес: вот, дескать, учудили чудаки, попали в чужие сани, из грязи да чуть ли не в князи.
– Посмотрела бы тетя Кланя на нас – далась бы диву, – вспомнил как-то Дмитрий свою тетку.
– Отписал бы ты ей письмо.
– Собирался, да раздумал че-то. Всё одно не поверит. Вот ужо вернемся – расскажу.
Говорили-то редко, а вспоминали, почитай, каждодневно. Порой накатывалась и свербила, как зубная неотступная боль, глуховатая нудливая тоска. И никуда от нее не спрятаться, кроме как с головой уйти в работу.
Петру недоставало книг. У Бозе их не было – только библия да несколько тощих брошюр по горному делу. Вот и выбрался сегодня потолкаться в книжных лавках, купить что-нибудь для души да заодно и город порассмотреть. Дмитрий остался дома: загорелось ему особый, с секретом, кухонный шкаф смастерить.
Над городом полыхало мартовское солнце. Но разноликая, пестрая толпа на улицах мало обращала на него внимания. Движение ее было деловитым, и многочисленные чужаки-приезжие, еще не нашедшие работу и пристанище, тоже приноравливались к напряженному городскому ритму.
Хотя на каждого белого здесь приходилось два-три «кафра», услышать негритянскую речь на улице было трудно. Звучали голландский, французский, китайский, немецкий, но больше всего – английский язык. Последний в Йоганнесбурге преобладал и был общеупотребительным.
Англичане вообще прибирали к рукам этот город, главный центр золотодобычи в стране. Вокруг повсюду возникали английские концессии. С английского голоса пели местные газеты. Все больше любителей наживы с Британских островов перебиралось к холмам Витватерсранда. Йоганнесбург, город почти младенческого возраста, рос не по годам – по дням…
Петра влекли книжные лавки, но вывеска первого же оружейного магазина заманила его. Он купил два «веблея», точно таких, как у Петерсона, потом, не устояв перед натиском торговца, приобрел мартини-генри, тяжелое, но верное десятимиллиметровое ружье, затем объемистую жестяную баклагу, обшитую войлоком, и, наконец, патронташ. Хозяин магазина, ирландец, с утра изрядно хлебнувший спиртного, почему-то усиленно расхваливал и навязывал ему еще и седло, – наверное, принял за фермера, вырвавшегося в город из провинции. Петр от седла отказался, но подумал, что со следующих получек обязательно будет откладывать деньги на покупку коня.
