Я вконец растерялся.
— Тогда вернемся домой. Чем жить в одиночестве в неприятном для вас месте, лучше оставаться дома вместе со всеми. Разве не так?
— Опять ты за свое! Слыханное ли дело: я специально ушла из дома, а ты хочешь меня вернуть. Ни за что на свете! Как подумаю, что придется снова жить с домочадцами, тошно становится. Мне осточертели все домашние, осточертели все соседи в деревне. Я стара, жить осталось недолго, и позволь уж мне провести остаток дней так, как мне хочется.
— Что же вы капризничаете, матушка?
— Такая уродилась. И какие могут быть капризы, раз вы решили меня здесь бросить?
— Ну и ну!
— Что ты нукаешь? Домой я не вернусь, поскорее оставь меня где-нибудь и уходи.
— Рад бы оставить, но вам нигде не нравится.
— Значит, плохо ищешь. Не желаешь угодить родной матери.
— Мы столько исходили, что меня уже ноги не держат. Добрый десяток домов осмотрели.
— Но они все мне не по душе. Скажи сам, был ли среди них хоть один подходящий?
— Поэтому я и предлагаю: не будем искать готовое жилье, лучше найдем подходящее место, а хижину я сам для вас построю. А вы только ворчите.
— Ворчу, потому что старая. Неужели нигде не сыщется местечко, где в одиночестве можно было бы спокойно провести остаток дней? Будь добренький, постарайся… Ох, поясницу ломит. Ты меня поаккуратнее неси. Как похолодало-то! Лунный свет будто иголками кожу колет.
— Не ерзайте, матушка! Я ведь тоже устал. Может, и вправду вернемся домой. Представляете, как все обрадуются!
— Не хочу!
— Не бродить же нам здесь всю ночь напролет. Как хотите, а я возвращаюсь домой.
Мать, видимо, испугалась и уже другим, просящим голосом сказала:
— Потерпи еще немножко, пожалуйста. Я больше перечить не буду. Оставь меня в любом месте, где хочешь. Вон там виднеется какая-то хижина. Отведи меня туда и брось. Только не относи домой, прошу тебя!
— Мы ведь уже осматривали ту хижину. Вы сказали, там много щелей, всегда будет сквозняк, да и крыша в дождь станет протекать.
— Верно, она мне не по душе, но ничего не поделаешь, я потерплю. Зато отдельная хижина, и я смогу спокойно в ней жить.
— Но она такая ветхая! Я все же сын вам и не решусь оставить там свою матушку.
— Пусть ветхая — все равно! Скорее отнеси меня туда и возвращайся. — При этих словах я замер и вдруг почувствовал, как тело мое пронзает тысячами иголок лунный свет».
Вот какая картина представилась мне, пока я глядел из окна вагона на мелькавшие перед глазами крыши домов станции Обасутэ. Слова диалога с матерью, которую я нес на спине, как бы сами собой возникали в моем мозгу.
