– Вот так! И не шевелитесь, иначе мухи заберутся под кисею… Спите, ленивая Фанни, неисправимая чревоугодница, но не более получаса!
– А что вы, Джейн, собираетесь делать в такую жару? Где Жан?.. Ему не надо бы, когда солнце так высоко… Я вот скажу его отцу…
Сморённая внезапно подступившим сном, свойственным лакомкам, Фанни побормотала и умолкла. Джейн постояла немного, глядя на её расслабившееся лицо, очертания которого и оттенок кожи выдавали в ней южанку, и ушла.
Фанни привиделся сон, простой и несвязный, подсказанный ритмом её беспокойного сердца. Ей снились холл, терраса, безводная долина, обычные на вилле гости; однако и животные, и люди, и даже сам пейзаж были полны тревоги из-за тяжело нависшей фиолетовой грозовой тучи. Джейн из сна стояла под верандой, вопрошая взглядом пустынную аллею внизу за террасой, и плакала. Вздрогнув, Фанни проснулась и села, прижав ладони к груди. Перед ней под верандой стояла вполне реальная, неподвижная и ничем не занятая Джейн, и Фанни, успокоившись, хотела было её окликнуть; но Джейн, склонив голову, прижалась лбом к стеклу, и от этого лёгкого движения с её ресниц слетела слеза, которая пробежала по щеке, сверкнула у покрытого пушком краешка губы и скатилась к лифу, где её осторожно подхватили два пальца, сплющив, словно хлебную крошку. Фанни снова легла, закрыла глаза и опять уснула.
– Мамуля, почта!
– Как? Уже четыре часа? Сколько же я спала? А почему Джейн… Где Джейн?
– Здесь, на лестнице, – ответил голос, высокий и бархатистый, который Фару-старший называл ангельским.
Выбитая из колеи сном и сновидениями, Фанни искала Джейн глазами в воздухе, как ищут птицу, и Жан Фару в кои-то веки рассмеялся.
– Ну что ты смеёшься, глупыш? Представь себе, когда ты разбудил меня, мне снилось, что…
Тут до её сознания наконец дошло, что у неё перед носом в вытянутой руке Жана пляшет большой белый конверт, и она проворно схватила его.
– Ступай, гонец! Хотя нет, останься, малыш Жан: это письмо от нашего Фару всем нам, дети мои…
Она стала читать одним глазом, так как другой был закрыт прядью чёрных волос. Её белое платье, сдвинувшись вверх, стеснило ей грудь, и она подставила их взорам свою слегка беспорядочную, неядовитую красоту, делавшую её немного похожей на креолку, на Жорж Санд, как говорил Фару. Она подняла руку, требуя внимания.
– «Если судить по вчерашней и позавчерашней репетициям, – прочла она, – то у меня есть все основания предполагать, что подобранная для нашего турне труппа будет великолепна и сыграет «Дом без женщины» лучше, чем при первой постановке. Крошка Аслен… –
