Вот теперь она плакала. Она оскалилась на него, сощурила глаза почти до щелочек, чтобы спрятать слезы.
– Знаю, – отозвался он. – Знаю.
Сделав два шага вперед, он снова заключил ее в объятия. Эдди прижалась мокрой щекой к мягкой хлопковой футболке, вдохнула его дымный прокуренный, слегка сладковатый мальчишечий запах. Крепко прижала к себе худое тело. Вот так оно и должно было быть все это время.
Жаль, что он не согласился.
– Будь осторожен, – сказала она наконец.
– Буду.
– Куда ты направишься? Он пожал плечами.
– На север.
Они вновь уставились друг на друга – не зная, что сказать, и все еще не готовые сказать “прощай”. Потом Зах наклонился и – так осторожно, будто соединял два провода под напряжением, – коснулся губами рта Эдди. Она ощутила электрический заряд контакта, когда самый кончик его языка коснулся ее губ и из самого центра ее матки вырвалась волна восхитительного тепла. На мгновение ей показалось, что ее внутренности сейчас просто расплавятся и стекут по ногам, таким жарким был этот прилив. Но Зах, отстранившись, сделал шаг назад.
– Пора ехать.
Эдди кивнула, не доверяя собственному голосу. Она глядела, как он обходит спереди машину, садится на водительское сиденье, поворачивает ключ в замке зажигания. Ожил мощный мотор, готовый унести Захарию Босха далеко-далеко от Нового Орлеана, далеко-далеко от Эдди Сунг. Дважды бипнул гудок – и вот Зах уже отъезжает от обочины, красные огни задних фар останавливаются на углу, а потом вливаются в ночное движение на улице Декатур.
Уехал.
Еще несколько минут Эдди стояла в колышущихся тенях, отбрасываемых чугунными балконами над головой. Она поглядела на дверь, ведущую в квартиру Заха, коснулась ключа в кармане и покачала головой. Квартира на Мэдисон была намного лучше, чем ее тараканий шкаф, и оплачена до конца года. Зах терпеть не мог думать о таких низменных делах, как квартплата, так что платил за год вперед, возобновляя договор на аренду в начале года. Завтра она начнет перетаскивать вещи. Но сейчас она просто не могла подняться туда: его присутствие там еще мучительно явно, будто голос за пределами слышимости, будто тончайшая перепонка между реальностью и воспоминанием.
Повернувшись, она пошла вверх по Мэдисон и, свернув налево на Шартрез, направилась к Джексон-сквер. Впереди, будто костлявые пальцы, упершиеся в пурпурные ночные небеса, маячили шпили собора Святого Людовика. Между площадью и собором лежала кирпичная паперть, где уже собиралась малышня в черном с распродаж и в разрисованной коже, куря сигареты и передавая бутылки дешевого вина.
