И была одинокая фигурка Бусыгина, полушепотом вопиющая посреди бетонной остывающей пустыни.
* * *
И сверху изливалось безмолвное звездное величие.
И почувствовал он, что тянет его вверх.
Бусыгин растерялся и стал дрыгать руками и ногами. Ему хотелось приземлиться, но в то же время он боялся упасть.
Он оказался в подвешенном состоянии подобно безымянной частице в растворе, которая в силу особых обстоятельств, обусловленных физико-химическими взаимодействиями, никак не может выпасть в осадок.
«Может, я умер, – тоскливо подумал Бусыгин, – от разрыва сердца, например. И вот возношусь на небеса».
Смутило его лишь то обстоятельство, что он, оторвавшись от земли, оказался в затруднительном положении относительно конечной цели своего путешестввия, предназначенного для усопших, поднявшись не выше пятого этажа.
Кроме того, сбивало с толку еще и то, что он воспарил телом, но никак не душой. Душа, напротив, была подавлена.
* * *
Так висел Бусыгин, находясь в состоянии глубокой задумчивости.
Неизвестно, сколько бы он провисел. Но вскоре подул все тот же, на время утихший, легкий ветерок, и собиратель бутылок почувствовал, что тело его пришло в движение.
Он растопырил руки и поплыл, полный восторга от того, что парит.
Ему вдруг захотелось взмыть еще выше, взлететь над черной, размытой громадой города, чтобы искупаться в свежих воздушных потоках и струях.
От этого желания у него закружилась голова.
В мечтаниях своих он не заметил, как плывет прямо на фонарный столб. Очнулся он от вожделенных мечтаний своих, когда почувствовал резкую боль в плече.
* * *
Грезы рассыпались искрами из глаз, и Бусыгин мягко спланировал прямо к троллейбусной остановке.
«Так что же это было?» – уже чувствуя под собой твердыню земную, воскликнул Бусыгин шепотом.
Ответ не шел. Тогда пошел Бусыгин. А потом побежал. Явление полета забылось, вылетело из головы.
Потянулись мимо бесшумными составами мрачные, неживые витрины.
* * *
Старый бутылочник продолжал свой упорный марафон. Ноги уже сами несли его. Усталости он не чувствовал.
Закончилась Полянка. Закончилась и ночь. Забрезжил рассвет. Сперва робко и, как бы спрашивая позволения на то, а потом вдруг обрушился, грянул безмолвно и заполнил собой улочки и переулки, растекся по площади и чуть с ног не сбил Бусыгина.
* * *
И тут Бусыгин осознал, что кончилось его ночное бдение.
И измотанный, и жалкий, он поплелся домой, слегка пошатываясь.
Дома ждали его серые облупленные стены, трухлявый диванчик, с которого соскочил он посреди ночи, увлекаемый неведомой силой, несколько табуреток, сколоченных грубо и наспех, да графин с водой, сверху накрытый граненым двухсотграммовым стаканом.
