А когда заговорил, то обратился не к Лайзе, а к собаке:
– Ну, приятель, считай, ярлык тебе приклеили. А я-то думал, это я у нас старый развратник. Но, знаешь, она ведь права: стоит тебе войти во вкус и начать охотиться за молоденькими девушками, одному Богу известно, что ты притащишь домой в следующий раз.
Харрис довел пса до двери, затем, легонько ткнув ботинком в зад, выставил вон. И повернулся к Лайзе – глаза его по-прежнему искрились смехом.
– Ну что ж. Вы нарушили мое уединение, растлили нежную юную душу моего пса, пытались соблазнить мой магнитофон. Какие еще фокусы припасены у вас в рукаве, мисс Нортон?
– Всего-навсего две руки, – в тон ему отозвалась Лайза, – а через минуту и этого не будет. – И она принялась медленно, расчетливыми движениями расстегивать блузку. – Полагаю, глупо спрашивать, что мне снимать?
– Можете на этом остановиться, – ворчливо, почти сердито произнес Харрис. – Я всего лишь пытался немного расшевелить вас, о чем вы, как я подозреваю, прекрасно знали. Очевидно, настанет час, когда вы обнажите свое тело во славу моего искусства, но в настоящий момент меня больше интересует ваше лицо, а не все остальное, каким бы прекрасным оно ни было – а в этом я нисколько не сомневаюсь.
Пальцы Лайзы замерли на последней пуговице. Она так удивилась его заявлению.
На мгновение Лайза запаниковала: в какую безумную и опасную игру ввязалась? Но тут же любопытство заставило ее задуматься, почему Харрис отказался ее продолжить.
Джек снова смотрел на нее, держа карандаш у рта и чуть касаясь его языком. Глаза его снова стали прозрачными. Что он видел? Харрис одновременно смотрел на нее и не на нее, заглядывал внутрь, словно видел насквозь. А может, здесь было и что-то еще, Лайза не знала.
Подойдя к заготовке и сделав несколько пометок, Харрис велел Лайзе повернуть голову сначала в одну сторону, затем в другую, поднять глаза, опустить и все время что-то отмечал скорее в уме, а не на дереве.
Целиком уйдя в работу, мастер дал возможность Лайзе в свою очередь рассмотреть его так же внимательно, как он разглядывал ее, и девушка тут же этим воспользовалась. Лоб Харриса был сосредоточенно нахмурен, и это придавало ему еще более хищный вид, а крючковатый нос лишь усиливал впечатление. Казалось, за работой художник беззвучно разговаривал сам с собой, часто зубы обнажались в подобии улыбки, и Лайза ловила себя на том, что ей интересно, какими грешными мыслями вызвана эта улыбка. А его руки! Длинные тонкие пальцы, необыкновенно сильные, двигающиеся уверенно и легко… Это был человек с мгновенной реакцией, всегда настороже, готовый в любую минуту приступить к действию.
