— Мы отнесем его на новое кладбище, — сказал Джозеф Пайкс. Бабушка впилась в него пронзительным взглядом.
— Вы притащите этот ящик прямо ко мне домой! А я буду вам очень признательна.
Мужчины стояли и смотрели, как она уходила. Потом посмотрели на гроб, переглянулись и поплевали на ладони.
Пять минут спустя они протиснули железный гроб через парадную дверь маленького белого домика бабушки и поставили на пузатую кухонную печку.
Бабушка поднесла всем по стаканчику.
— Теперь давайте откроем крышку, — сказала она. — Не каждый день удается повидать старых друзей.
Мужчины не стронулись с места.
— Хорошо, если вы не хотите — я сама.
Она ткнула в крышку своей палкой, еще и еще, сбивая корку земли. Пауки разбежались по полу. Сильный запах, похожий на запах весенней пашни, волнами поплыл по комнате. Мужчины решились наконец взяться за крышку. Бабушка отошла в сторону.
— Открывайте! — приказала она и взмахнула палкой, как античная богиня жезлом. И крышка поднялась. Мужчины поставили ее на пол и повернулись к гробу.
Их дружный вздох был похож на свист октябрьского ветра.
Уильям Симмонс лежал в гробу, и его тело было подобно пыльце, до блеска и сияния процеженной сквозь воздух. Он спал с легкой улыбкой на губах, руки были скрещены, и одет он был, как на выход, хотя никуда не собирался уходить.
Бабушка Лоблилли жалобно всхлипнула:
— Он здесь!
Это был действительно он. Невредимый, как жук в своем панцире, чудесная белая кожа, веки прекрасных глаз — словно цветочные лепестки, губы были еще яркими, волосы тщательно причесаны, галстук завязан, ногти аккуратно подстрижены. Все в нем было завершенным, как в тот день, когда они кидали землю на крышку его безмолвного гроба.
Бабушка стояла, зажмурив глаза, прижав руки к губам, чтобы сдержать готовый сорваться с них вздох. Она не могла смотреть.
— Где мои очки?! — крикнула она. Все стали искать. — Вы не можете их найти? — Она покосилась на тело.
— Не ищите. — Она подошла к гробу. Комната больше не кружилась.
Она вздыхала, дрожала и ворковала над открытым гробом.
— Он хорошо сохранился, — сказала одна из присутствующих женщин. — Совсем не истлел.
— Так не бывает, — произнес Джозеф Пайкс.
— Бывает, — возразила женщина.
— Шестьдесят лет в земле. Ни один человек не выдержит так долго.
Во всех окнах пылали отблески заката, последние бабочки садились на цветы и сливались с ними.
Бабушка Лоблилли опустила свою дрожащую морщинистую руку.
— Земля сохранила его. Это была хорошая сухая земля.
