Лёха встряхнулся. Сел - помятый, потирая припухшее ото сна лицо. Нашарил на полу тапки. Дина заворочалась, ногами сбила с себя одеяло. Голая, приподнялась на четвереньки, бесстыдно поводя бёдрами, потянулась - сладко-сладко, всем телом, сминая руками измаранную за горячую ночь простыню Сквозило. На часах - за двенадцать. Лёха доплёлся до кухни, включил чайник; в спальне - трезвоном - залился телефон. - Господи, я с самого утра звоню! - взорвался из трубки голос Оксаны. Развлекаешься? Не мутит с перепою? - Нет, - Лёха сел на постель. - Ты что мне обещал на октябрь? Ты что обещал? Я у тебя, понятно, ломоть отрезанный, но ты Ксюхе что обещал? Думаешь - малышка, думаешь - не смыслит ничего? - Оксан... Оксан... Оксан... Мне сейчас по делам надо быть - кровь из носа... Я тебе перезвоню... Я тебе не интендантская служба: я деньги даю на Наташку, а не тебе с твоей треханутой мамашей. Будьте добры не швыряться ими на тряпки... Помети хвостом, заработай, в конце концов. - Оставь, пожалуйста, свои поганые присказки! Для собственной дочери у тебя нет ни гроша, а на б... - за ради бога! Лёха бросил трубку. "Сейчас она перезвонит и закричит, чтобы я не увиливал от разговора... Невозможно так. А я всё тяну и тяну с ней..." Никак он не мог решиться - порвать с Оксаной окончательно. А Ксюха? Ему же вовсе не дадут её видеть! А Оксана знала, что он любит дочь, и пользовалась этим, и Лёха видел, что она держит его в капкане, поэтому любой звонок её был для него неприятен втройне. Настроение стало муторным. - Поставил бы себе автоответчик. Ну чего ты мучаешься? - сказала Дина, отдергивая от окна занавески. Позднее - сентябрьское - солнце слепящим потоком хлынуло в комнату. Дина накинула халатик, едва прикрывавший её смуглокожую попу, и чуть подзадрав его, сверху вниз огладила округло очерченные ягодицы. Чайник вскипел. Она сделала густой - до угольного цвета - кофе: Лёха глотнул его залпом, даже не разобрав терпкой горечи, и опять взглянул на часы. - Подбросишь меня? - спросила Дина. - Оставайся. Ни к чему нам разбегаться. - А ты в самом деле этого хочешь? Лучше займись своими жёнами-тёщами (или кто там на тебе ещё висит?), а как найти меня - знаешь, покличешь. - Давай одеваться. Они вдвоём встали под душ. Дина помочилась под тёплой, живчиком бьющей струёй воды, шагнула к Лёхе, ища его губы. - Не попался ты мне, мальчишка, пораньше. Обняла бы, оплела бы ивой крепко-крепко, - и не отпустила бы. - Я тогда совсем другой был. - И другого оплела бы - любого. Леха поцеловал её - совершенно равнодушно, и отстранился. Как-будто впервые - разглядел он её до времени наметившиеся морщинки и желтоватый налёт на зубах. "А ведь ей почти тридцать, - подумал он. - Для проститутки - старуха. Сколько ей осталось? Год, два? А потом она либо сопьётся, либо "подсядет", и тоже начнёт выклянчивать у меня деньги. Не надо бы больше звать её". Бросить Дину он собирался едва ли не в каждую их встречу. Само намерение это всегда успокаивало его и поднимало в собственных глазах. Ему казалось, что раз он имеет его - он легко его и исполнит, когда захочет, и что вообще - он может легко отказаться от всего скверного в своём житье-бытье, - не сегодня, конечно, а завтра-послезавтра, после... И думая так, можно было не сдерживать себя никакими рамками... Они пришли в спальню одеваться - и желание снова овладело им. Он довольно грубо повалил Дину на кровать; она всё поняла и покорно повернулась, как он хотел - на бок, подогнув одну ногу коленкой к груди. Она не стонала, не пыталась играть в удовольствие - попросту терпела, пока он не насытился ею, и только потом, подтерев себе полотенцем, сказала с укором: - Вот и мойся с тобой... курносый...
