Книга птиц Восточной Африки | страница 53

Мало кто о нем знает. Кладбище прячется за деревьями и низкой стеной, ограждающей покосившиеся надгробия первых белых поселенцев: мужчин, их мемсаиб и детей, которые в несуразно большом количестве ломали шеи, падая с лошадей, или, подхватив малярию на побережье, умирали в Найроби, куда их везли в тщетной надежде на исцеление. Посреди кладбища — заброшенная и заколоченная каменная часовня, а в дальнем конце — обветшалый домик смотрителя. Домик обитаем: подходя, мистер Малик услышал плач младенца и крики домашней птицы, клевавшей что-то во дворе, и порадовался биению жизни в этой обители смерти. Мистер Малик отнюдь не впервые посещал старое кладбище. Именно здесь около четырех лет назад он в одну из мокрых февральских суббот развеял прах своего единственного сына Раджа.

Именно сюда с тех пор он приходил по утрам в субботу думать о сыне и оплакивать свое горе и свой позор.

Я упоминал, что мистер Малик редко говорит о своем сыне Радже. Но не объяснил почему. Радж умер далеко не ребенком, не от падения с лошади и не от лихорадки, подхваченной от укуса москитов на мангровых болотах. Раджа не стало в тридцать три года, и его унес СПИД. А пока он умирал, мистер Малик испытывал не любовь и сострадание, но отвращение и глубокий стыд.

К моменту смерти сына мистер Малик уже около трех лет знал, что его чудесный мальчик — гей. Тот сам, набравшись храбрости, сказал об этом. И как же мистер Малик отреагировал на признание своего отважного сына, который, как они с женой всегда видели, немного отличался от других мальчишек? Он велел Раджу убираться, сгинуть с глаз, никогда больше не осквернять порог его дома. Что он за мужчина, если открыто признается в таком извращении? Какой позор! Прочь, гремел мистер Малик, полыхая праведным гневом, ты мне не сын, не моя плоть и кровь, ты недостоин носить мое имя. Радж ушел, но гнев и ужас не переставали жечь грудь мистера Малика. О, как он себя жалел! Ведь он не только потерял сына, но и лишился внуков, лишился возможности передать по наследству фабрику, как его дед и отец. А еще он потерял лицо: ведь конечно же, несмотря на его молчание, все всё знают.

Знал ли Радж в момент признания, что болен СПИДом, или заразился им позже, бог весть, но через какое-то время до мистера Малика дошло известие о его смерти. И что же сталось с гневом, стыдом и жалостью к себе, разрывавшими грудь мистера Малика? Они исчезли, испарились, потухли, как свеча под порывом ветра. Мистер Малик очнулся и горестно осознал, что наделал. И что поправить уже ничего нельзя. Сын умер, и какая теперь разница, кем он был — гомосексуалистом или нет, кого он любил — мужчин или женщин? Поздно брать назад свои упреки, просить: вернись домой. Поздно надеяться сорвать слова прощения с прекрасных холодных губ. Мистер Малик вдруг понял, что его жена никогда не поступила бы так жестоко. Он не говорил о сыне от стыда — но не за него, а за себя. И печалился не о собственных потерях, но о том, чего лишил своего сына.