— Хрен редьки не слаще, служивый!
— Зато детей на кабалу не народил. Понимать надо.
Поглядел Фёдор на солдата: «Умница!»
Издрогший звонарь за полночь усмотрел с колокольни: с той стороны фонарём закивали. Свет чуть приметный, озябший… Завтра тысячей свеч окружат отошедшую, а сейчас что — тусклый фонарь на том берегу и всё!.. Снял шапчонку звонарь, перекрестился, за верёвку тронул… Бум-бум-бум!! «Со святыми её упокой матушку Лизавету». Перекрестился и Фёдор на другом берегу, — преставилась царица.
Солдат тоже крестится.
— Царство небесное. Кончился наш ротный… Она у нас в роте капитаном была… — И вдруг шапку оземь: — Кончилась моя присяга! Можа, теперь я вольный!
— Вольный?! Э-эх! Ступай в казарму — на миру и смерть красна, и правда виднее!
— Нет, барин… это ещё подумать надо… Кончилась присяга и стало быть… всё!
— Ступай к ребятам, служба; в одиночку пропадёшь!
Задумался солдат, — ин быть по-твоему! Не помни лихом!
Ушёл солдат, остался Фёдор один. Тоска, ночь, позёмка метёт…
Думает Фёдор, стоя один на ветру: «Сейчас во дворце тишина! Свечи затеплены к панихиде. По углам шепчутся. Мыши грызут железо. А русская земля молчит!» Обрадовался, снова увидя солдата:
— Ну что, служба, назад пришёл?
— За хвонарём… казна всё же… у нас в полку драть здоровы!
* * *
Не «обошлось» Александру Петровичу! От театра указом с насмешкою отставлен был: «Будет статься, имея свободу от должностей, усугубит своё прилежание в сочинениях…» С того дня всё заботы о русском театре легли на Фёдора и Дмитревского… Сумароков в театр ни ногой. Не на царицу в обиде, а на Фёдора и Дмитревского: «Мои труды по театру более, нежели то, что Волков «шишаки» сделал! У Волкова в команде мне быть нельзя… У Дмитревского тож!»
Обо всём позабыл Александр Петрович в дворянском ущербе своём…
* * *
Евграф Чемесов[32] ближе всех стал Фёдору в эти дни… Придет, сядет к окну, делом своим займётся — рисует. Чёрточки малые одну за другой друг к другу близит. И получается удивительно! Да ещё над Фёдором посмеивается:
— В гравировальном деле терпение надобно как нигде! А ты что в терпении смыслишь, бурелом ты этакий! Вот они, чёрточки-то… Ты их так, а они, рассердясь, тебя раз, они тебя два… стоишь, руками разводишь, — сызнова начинай! Упрямство есть у тебя, а терпенья…
— Я, Евграф, с мальчишества на кулачках бился… Ежели, скажем, мне… раз, да ежели два, да ежели в третий, — с обоих берегов смеяться начнут…
Опять посидят, помолчат, каждый своим занят. И опять…
