Подпоручик к попу «за благословением» пошел — только его и видели. Ребята по избам к молоку да лепёшкам ржаным притулились. Ямская деревня зажиточная, ямщики — «государевы люди» — от многого тягла избавлены. Тут живут Никишины, Обуховы, Вершниковы — ямщики бородатые, с именем-отчеством, не то что в семи верстах, в Обгореловке: Волк, Рыбка, Нищенков, Чупрун да Горох, мужики оголодавшие, пропащие…
Фёдор, Шуйский, Дмитревский да Алексей Попов остались в станционном дому. Косматый служитель в печь дров натолкал, огонь запалил… Хорошо! Фёдор придвинул креслице деревянное, сел, в огонь смотрит. До сих пор в себя не придёт. Воевода, Матрёна, Гурьев всё ещё будто за спиной стоят, грозят… Вёрсты, занесённые снегом, в глазах без конца бегут, а главное — неведомо, чем ещё судьба удивит… Смотрит Фёдор в огонь, вслух думает: «Во дворец едем! Кто их там, вельмож, поймёт, — шутов, затейников, может, ждут…»
— Ты что, Фёдор, — вступился Дмитревский, — государева милость, а ты…
Яков пригорюнился:
— Воевода, прощаясь, сказал, если выгонят нас из столицы, так он из меня картузов наделает… Мне назад пути заказаны. Знаем мы эти картузы…
— Молчи, Яша…
— Не замолчу! Это про меня написано в тражедии:
Простри к мучительству немилосердну власть;
Всё легче, нежели перед тобой мне пасть…
В это время дверь приоткрылась. Сквозь щель голова чья-то сунулась и продолжила:
Что предан я тебе, ликуя в пышном чине,
Благодари моей нещасливой судьбине! –
Глаза на толстом лице смешливые, цветом, как ягоды, голубые. — Отменно! На театре плескал бы вам! — За головой в дверь всунулись плечи. — Полагал, что с пути-дороги почиваете… но, услыша голоса ваши…
— Милости просим… за честь сочтём… Имени-отчества ещё не ведаем! — откликнулся Фёдор.
— Семён Кузьмич Елозин, — церемонно представился при входе низенький человечек, — человек великой обиды и напраслины. Служил в сенате чином коллежского регистратора, а ныне за пьянство определён тем же чином в академию всех наук…
— Разумею, питомцы ваши счастливы в науках под вашим попечением!
— Сдаётся и мне… Хотя по совести… и там, несмотря на чин, дран на конюшне и от службы отставлен. Числюсь теперь за подполковником Сумароковым… Почерк имею, когда не пьян, отменный!
— У господина сочинителя! — воскликнули комедианты…
— Именно-с! Невозможная трудность в науке состоять при ихнем характере… Прощения, судари, прошу, кто из вас ярославской купеческой статьи Волков Фёдор Григорьевич будет?
