— Ой-ей-ей, мамоньки мои! — скулит Федька и, взмыкивая, тянет меня к выходу.
Мы выскакиваем на улицу.
— Чего ты? — накидываюсь я на Федьку. — Чего ты не подождал? Не видал, за конфетами полез!
— Видал! — тащит меня дальше от сельпо Федька. — А еще видал? Еще видал?
— Чего?
— Пуговки у него нет на воротнике. Ниточки болтаются. Беленькие.
— Ну и что? — не понимаю я.
— А такую пуговку мы в часовенке нашли. Я как углядел, так сердце умерло.
У меня сам собою открывается рот, но я все же сомневаюсь:
— Мало ли пуговок таких.
— Мало. Нету в нашем селе. У кого ты видал?
И верно, ни у кого я таких не видал.
А в длинном ряду пуговичек продавца, похожих на синие капельки, не хватало одной. Это я тоже заметил, да только не обратил внимания. А Федька сообразил.
Мы отнесли муку и пошли искать Степку, самого умного из нас. Степка полол грядку морковки на огороде. Федька взахлеб стал рассказывать, что случилось с нами:
— Продавец ка-ак за нами кинется! А Ленька ка-ак выскочит из сельпа, а я за ним.
— Ух ты врун! — возмутился я. — Ты первый побежал!
— Не-е, ты!
Вот всегда Федька такой, всегда на других сваливает.
— Стойте, но егозите! — перебил Степка. — Тут все обмозговать надо. Это дело не шутейное.
И замолчал, нахмурив белые брови.
Обмозговывал он долго, а мы пропалывали за него морковку.
— Чего ты делаешь, балда! — вдруг закричал Степка на Федьку. — Ты же как раз саму морковку выдергиваешь!
— Молчал, молчал и заорал, — сказал Федька недовольно. — Поли сам тогда.
Но мы все же пропололи грядку, и Степка высказал обмозгованное решение.
— Надо следить. По всем правилам. Как сыщики выслеживают. — Он прицелился на Федьку: — Сначала будешь следить ты.
— Не-е! — запротестовал Федька. — Лучше я потом.
— Как потом? Случ чего, ты его гипнозом, — поддержал я Степку.
— Гипноз, может, не действует. Я в темноте глядел в точку, а потом уснул. Может, я и не час глядел, — сознался Федька.
— У-у, вечно ты такой! — зашипел Степка.
Решено было, что сначала Степка, потом я, а потом Федька. Но когда мы снова пришли в сельпо, оно было закрыто. И в этот день так и не открылось.
* * *
В обед отец наелся пышек, что напекла Ликановна из муки, купленной мною, и, выйдя из-за стола, вдруг стал бледнеть. Потом упал и стал кататься по полу в жестоком приступе рвоты. Дед срывающимся голосом вызвал по телефону доктора.
Доктор, подвижный старичок с беленьким клинышком бородки, прибежал вскоре.
— Что он ел? — спросил доктор.
Дед показал на пышки и чай. Доктор повертел пышку в руках, понюхал.
