Я сразу нажал. Федька, Степка и другие отстали, а Аленка-тихоня не отстает. Наравне идет. «Неужели обгонит? Девчонка!» Стараюсь изо всех сил, даже к ручью пить перестал бегать, и во рту пересохло. Взмок весь, не обращаю внимания на боль в руках и в спине, все дергаю, дергаю, дергаю! А Аленка все не отстает и пить бегает. Противная какая-то девчонка! Как я раньше этого не замечал? Упрел я, пока закончил свою делянку. Все же первым закончил. И Аленка тут же прямо за мной закончила свою и говорит:
— Леня, пойдем поможем Рите, а то вон она как отстала.
— Больно мне надо ей помогать, — ответил я и посмотрел на свои бедные ладони. Эта Ритка там еле-еле шевелит руками, а я ей помогай.
— Эх, ты!.. — сказала Аленка и ушла.
Я, конечно, не пошел. Что я, дурак!
Вскоре все закончили работу, и Надежда Федоровна сказала:
— Лучше всех работал Леня Берестов, он первый закончил свою делянку. И Алена очень хорошо работала и вторая закончила работу.
— Если бы захотела, я бы его перегнала, — вдруг сказала Аленка.
У меня прямо дух захватило от этих слов.
— Как бы не так! — заорал я. — Кишка тонка!
— Нет, не тонка, просто пожалела.
У меня язык от возмущения отнялся. Ах ты тихоня противная! «Пожалела»! Треснуть бы тебя по башке, узнала бы тогда!
А она опять свое:
— Он хоть и ударник, да только для себя. Рите не стал помогать.
— Еще не хватало! — опять заорал я. — Дали каждому делянку, ну и делай свое!
— Нет, ты не прав, Леня, — сказала Надежда Федоровна. — Так рассуждать могут только кулаки, а ты — пионер. И должен помогать товарищам, тем более что Рита слабее тебя, а ты вон какой здоровый.
— Нет уж, дудки! Не буду помогать девчонкам! — упрямо заявил я.
— Опять рассуждаешь не по-пионерски, — сказала Надежда Федоровна и холодно поглядела на меня.
Я замолчал, не стал больше спорить. А эта тихоня еще получит от меня! Собрался я ей кулак показать исподтишка, а она так на меня поглядела, что прямо куда-то в душу заглянула. Глаза у нее синие-синие, как Рябиновое озеро, где мы карасей ловим. И на носу конопушки мелкие, как на воробьином яйце. И что-то такое со мной сделалось: хотел пригрозить и не пригрозил. Никогда за мной такого не замечалось. Прямо удивительно. И целый день мне потом эти глаза виделись, синие-синие.
Дома мне еще отец добавил.
— Ну, брат, пришлось мне покраснеть за твое единоличное настроение, — сказал он вечером, едва переступив порог.
Это уж ему Надежда Федоровна доложила.
— Значит, свое только?
