— Голоса, конечно, не передашь, а шум ветра передать можно.
— Это как же? Патефон сзади поставишь?
— Нет, без патефона. Вот есть такая картина художника Рылова, «Зеленый шум» называется. На ней березы под ветром нарисованы, и шум слышно.
— Ну это ты врешь, — усмехнулся Чупахин и стал с удовольствием окатывать ледяной водой из рукомойника свою бурую и жилистую шею.
— Нет, не вру.
— Значит, за картиной воздуходувка стоит.
— Нет, не стоит. Смотришь — и слышишь шум. Представить надо.
— Представить — это не то, — стоял на своем старшина. — Представить я все могу, даже что Костыря сутки слова не скажет. А вот ты нарисуй. Перепелка говорит: «Пить-попить». Или вечером сидишь у озера и слушаешь, как в камышах утка с выводком шепчется: «Шш-ш-ши, ххр-ш-и!» Это она знак подает. Сидите, мол, тихо. А они тоненько так ей: «Пи-пи-ипь, пи-пи-ипь». Сидим, мол, сидим. Или рыба играет. По воде хвостом «чмок!» — и круги! Увесисто так «чмок!». И опять тихо. Ворона каркнет — и тишина. Век бы так сидел и слушал. Вот нарисуй попробуй. Нет, не нарисовать, — убежденно заключил старшина и начал крепко растираться полотенцем. — Вот портрет какой — это верно, это можно нарисовать. У нас завклубом был до войны. Здорово рисовал. По клеткам с фотокарточки. Умрет кто — ему несут фото. Он раз-раз — и готово! Как живой покойник сидит. Ты умеешь портреты?
— Я природу больше, — ответил Генка.
— Большие деньги загребал.
— Кто? — не понял Генка.
— Ну кто. Завклубом. Несколько деревень обслуживал. А долго ли, раз-раз! — и портрет. Легкая работа, только руку набить надо. Озолотиться можно, если участковый или фининспектор не застукает. Так ты не умеешь портреты?
— Не пробовал.
— А ты спробуй. Меня вот нарисуй, — предложил Чупахин.
— Давай, — неожиданно согласился Лыткин.
— Идет, — обрадовался Чупахин. — Только я в парадное оденусь.
— Да не сейчас, потом когда-нибудь, — видя такую поспешность, сказал Генка.
— Почему потом? Вот вечером будет личное время и рисуй.
— Нет. Мне надо приглядеться к тебе, характер понять…
— Чего тебе мой характер! — удивился Чупахин. — Ты лицо рисуй — и все. Чтоб похож был.
— Нет, так нельзя.
— Почему нельзя? К фотографу вон приходишь, он не спрашивает, какой у тебя характер. Чик! — и готово!
— Там готово, а тут нет.
— Не хочешь — так и скажи. Характер ему надо, — ухмыльнулся Чупахин. — Будто ты меня не знаешь! Полгода вместе служим… Завтракать! — приказал старшина и пошел, недовольный, к столу.
В тот день по камбузу дежурил сам старшина. Кок он был отличный и в свое дежурство кормил ребят на славу. Костыря даже предлагал сделать Чупахина постоянным коком, а старшиною назначить Жохова, «великого немого». Двойная выгода была бы: во-первых, каждый день кормились бы вкусно и, во-вторых, не было бы слышно команд.
