С загоревшимися глазами Вася какими-то символическими знаками обозначил пушки, танки, разрывы снарядов и тут же пояснял события.
Тесно прижавшись плечом к брату, Саня сопел от возбуждения, горячо переживая подробности, битвы.
— Ура-а! — Наши пошли в атаку. Немцы побросали ружья, драпают без оглядки.
— Папу нашего нарисуй, — просил Саня.
— А вот и наш папа. С саблей, с наганом. «За мной, — кричит, — в атаку!» А вот и сам Гитлер. Спрятался. Из-за амбара выглядывает. Вот он побежал, только пятки сверкают. Папа — за ним с саблей…
— Пусть папа живым Гитлера в плен возьмет. Пусть в нашу деревню судить привезет, пусть его здесь казнят! — умолял Саня.
— Отстань — горячился Вася. — Вот папа догнал Гитлера. Бах! — Гитлеру в нос, бах! — Гитлеру в ухо. У того аж сопли потекли.
— Ха-ха-ха! — прыгал от восторга Саня. — Так ему и надо — не ходи куда не надо!
Дед сидел у стола и чинил конскую сбрую.
— Смотри, как быстро все у них получается, — тихо рассуждал он. — Гитлера уже полонили и войне конец сделали. А на деле-то все прет и прет Гитлер, и кто знает, когда конец войне, кто знает, жив ли ваш батька — ведь уже месяца два нет от него письма.
Анна Ивановна молча вязала детскую варежку. Судя по выражению лица, мысли ее были далеко. О чем думала эта добрая женщина? Может быть, о муже, от которого нет писем, или о трудностях нынешней жизни, или будущем своих ребятишек…
Вдруг она встрепенулась:
— Ой, засиделись мы, полуночники. Весь керосин выжжем. Его и осталось немного — скоро с лучиной будем жить.
Мать с детьми легла на широкую кровать, дед забрался на теплую печку, я устроился на полатях.
Засыпая под теплым овчинным одеялом, я предупредил хозяев:
— Как бы не проспать мне завтра, разбудите, пожалуйста, пораньше.
— Не бойся, не проспишь, — успокоила хозяйка, — дед у нас, как петух, — всех разбудит.
Он меня и растормошил утром:
— Вставай, Коля-Николай. Умойся да поешь горячей картошки. Дорога у тебя сегодня нелегкая.
Я быстро вскочил, спросонья еще не понимая, где нахожусь. Хозяйка уже хлопотала у русской печи. Дети спали обнявшись. Дед, кряхтя, натягивал бахилы.
— Пойду к своим лошадкам. Надо их напоить, накормить. Пьют-то они вволю, сколько хотят, а вот на сено норму назначили. Кинешь лошадке охапку утром да охапку вечером, вот она и грызет стойло с голоду. А что делать? Сена накосили мало: некому было косить-то. Как зиму перезимуют кони? Как пахать-сеять будут? Посмотришь на них, бедняжек, — и плакать хочется.
