Старые биографы объясняли это достижением акме - успеха, славы, богатства. Оставалось пожинать плоды, что и сделал Лебедь Эйвона. Правда гораздо горше: Шекспир смертельно устал, надорвался. Литтон Стрейчи, перечитывая последние пьесы Шекспира, обнаружил в них много признаков болезненной усталости. Еще можно говорить о "феномене Тимона" - досаде на мир, отвращении к его низости, подлости, неисправимости.
В "Буре" много мыслей об уходе и отречении:
Отрекся я от волшебства.
Как все земные существа,
Своим я предоставлен силам...
Я слабый, грешный человек,
Не служат духи мне, как прежде...
Есть здесь и слова прощания:
Окончен праздник. В этом представленье
Актерами, сказал я, были духи,
И в воздухе, и в воздухе прозрачном,
Свершив свой труд, растаяли они.
Очевидно, здоровья он был не крепкого, заболел рано (может быть,
бронхиальной астмой) и сцену покинул тоже совсем не старым. И как бы
предчувствуя этот конец, он всю жизнь к нему готовился: покупал,
продавал, давал в рост - одним словом, делал все, чтоб не повторить
участи отца, этот урок у него всегда стоял перед глазами. Жизни и
нищеты он боялся. И все те тридцать лет, которые провел на сцене, он
неторопливо, но неустанно возводил свою крепость, - и вот час настал,
и она ему действительно потребовалась. Как он жил в этой угрюмой
твердыне еще четыре года, которые ему отмерила милостивая и
ироническая судьба...
Главной причиной переезда из Лондона в Стратфорд было подорванное здоровье, никогда не бывшее отменным. Все мужчины в его роду умирали рано, а он, к тому же, смертельно устал. Титаническая энергия, расходуемая без счета, исчерпалась. Глядя на его портрет, художник свидетельствовал, что он страдал легочной и сердечной хворями. За два года до смерти 50-летний поэт составил завещание, что редко делают в расцвете сил и здоровья. Завещание подписано твердой рукой, но поправки к нему, сделанные два года спустя, незадолго до смерти, подписаны дрожащей рукой тяжело больного.
Умирая, он думал о том, кому завещать свой серебряный с
позолоченным дном бокал, кому подарить в память о себе дешевые
шиллинговые кольца, но он ни словом не вспомнил в своем завещании ни
об одной из своих "сирот", своих пьес.
Если вы отрицаете, что в пятой сцене "Гамлета" он заклеймил ее
бесчестьем, - тогда объясните мне, почему о ней нет ни единого
упоминания за все тридцать четыре года, с того дня, когда она вышла за
него, и до того, когда она его схоронила. Всем этим женщинам довелось
