Короткий разговор между Августой и ее братом, который я поневоле, стоя за дверью, подслушала, еще более увеличил мою к ней неприязнь и убедил меня в том, что сердце ее не более создано для нежностей любви, чем для тесных уз дружбы.
«Неужто ты думаешь, что батюшка когда-нибудь смирится с этой опрометчивой связью (спросила Августа)?»
«Августа (ответил благородный молодой человек), признаться, я полагал, что ты обо мне лучшего мнения. Неужели ты могла подумать, что я способен уронить себя настолько низко, чтобы придавать значение вмешательству отца в мои дела? Скажи мне, Августа, скажи со всей искренностью: ты помнишь, чтобы я хотя бы раз, с тех пор как мне исполнилось пятнадцать, обращался к отцу за советом или справлялся о его мнении в любом, даже самом пустяшном деле?»
«Эдвард (возразила она), по-моему, ты себя недооцениваешь. Мой дорогой брат, да ты не потакал прихотям батюшки с пяти лет, а не с пятнадцати! И все же у меня есть предчувствие, что, обращаясь к отцу с просьбой проявить великодушие к твоей жене, ты в самом скором времени вынужден будешь уронить себя в своих собственных глазах».
«Никогда, никогда, Августа, не уроню я таким образом своего достоинства (сказал Эдвард). Проявить великодушие! Лаура в великодушии отца нисколько не нуждается! Какую, по-твоему, помощь может он ей оказать?»
«Ну, хотя бы самую незначительную в виде съестных припасов и вина (ответила она)».
«Съестное и вино (вспылил мой супруг)! Уж не думаешь ли ты, что столь возвышенный ум, как у моей Лауры, более всего на свете нуждается в столь низменных и ничтожных вещах, как съестное и вино?!»
«А по-моему, нет ничего более возвышенного (возразила Августа)!»
«Ты что же, никогда не испытывала сладостные муки любви, Августа (ответил мой Эдвард)? На твой извращенный вкус жить любовью невозможно? Ты что, не можешь себе представить, какое счастье жить с любимым, пусть и без гроша за душой?»
«С тобой (сказала Августа) невозможно спорить. Быть может, впрочем, со временем тебя удастся убедить, что…»
Окончание ее речи мне помешала дослушать очень красивая юная леди; она ворвалась в комнату, распахнув дверь, за которой я стояла. Услышав, что лакей представил ее «леди Доротея», я тут же последовала за ней в гостиную, ибо хорошо помнила, что эту самую леди прочил моему Эдварду в жены безжалостный и жестокосердный баронет.
Хотя, исходя из формальных соображений, визит свой леди Доротея наносила Филиппе и Августе, у меня есть некоторые основания полагать, что (узнав о браке Эдварда и его приезде) основной причиной ее появления послужило желание увидеть меня.
