В колонии его встретили совсем другие люди и другие порядки. «Паханы» попритихли, и многие из них шли на работу, «качать права» никто не осмеливался, верх брал «актив». Нарушителей режима, любителей «старины», «законных» воров брали «к ногтю», тон задавали «работяги».
Гусиная Лапа долго присматривался, а потом совершил побег. Но поймали. Он опять надолго притих, а потом сорвался. В неуемном гневе ранил кого-то из «актива». Суд и новое наказание. Потом перевели в другую колонию. Там он долго не выходил на работу, а однажды в новом припадке беспамятной ярости наелся гвоздей и снова стал грызть вены, отказывался от операции. Его пришлось усыпить… Потом третья колония, уже с усиленным режимом. Там задержался надолго. А потом снова побег, тот самый…
И вот сибирским поездом тайком от всех Гусиная Лапа добрался до знакомого подмосковного городишки. Петру везло с самого начала.
Поезд приходил в Москву на рассвете и последнюю остановку перед ней делал ночью. Петр там и сошел, сошел не пустой: он давно уже приглядел в вагоне два самых «богатых» чемодана. Владельцы их, как и все остальные пассажиры, в это время еще спали.
У выхода из вагона, на перроне, дежурила другая проводница, не та, которая видела, с каким багажом сел он три дня назад в поезд.
И еще «пофартило» Петру. Не успел отойти поезд и исчезнуть в ночи красненький фонарик последнего вагона, как к другой стороне перрона подали электричку. И через час Петр со «своими» чемоданами уже был на месте.
Куда идти дальше, где скрыться и кого потом отыскать, это Петр знал. Нору, в которую он решил забиться, не найдешь, любая уголовка с ног собьется. Это тайное, надежное место он присмотрел давно, еще когда метался по городу, искал работу. Вот только уцелела ли та нора за столько лет?
Он брел по ночным, пустынным улочкам, прижимаясь к заборам, сторонясь фонарей, и все думал: «Цела ли?»
Оказалось, цела…
Но это было еще не все.
Теперь следовало отыскать Ваську Длинного. Длинный не проходил ни по одному делу, за которые судили когда-то Гусиную Лапу. Выходит, об их знакомстве уголовка не догадывается. Но искать Длинного надо было тихо, не торопясь, особо не высовываясь. В чемоданах и жратва была, и деньги, и барахло. Ну, с барахлом, конечно, надо обождать, небось ищут его уже всюду, на нем в момент сгоришь.
Гусиная Лапа залег в своей норе, притаился, как обложенный со всех сторон зверь. Пока что отъедался, отсыпался, соображал, не наследил ли. И еще тревожился насчет Длинного, не погорел ли за эти годы, если «сидит», то за кого тогда зацепиться.
