“Вы понимаете теперь почему бульвар в таком почете, а прочие части города в запустении? Почему именно здесь расположено казначейство?
“Сей строй испорчен до омерзения, и мы его разрушим. Но вот, когда все готово развалиться, то вместо человека, умирающего от жажды продаться, приходит последним противоречием мот, умирающий от желания расточать. Вы, Лаврентий, воображаете, что вы фазан горных трущоб, и только, а вы птенец денежного строя, вы, умирающий от желания промотать как можно больше. Поэтому то, вы величайший враг денег и наш попутчик. И я поспешил за вами в горы, убежденный, сделать того, что натворите вы, никто не сможет”
Слушал ли его горец? Запахом духов, проникавшим из лавок на улицу, с запахом женского пота, смешанным, восхищенный Лаврентий щурил глаза, погружался в сладостное изнеможенье, и чем глубже, тем подлинней вырастала перед ним Ивлита. И сколь ни был привлекателен блеск экипажей, но неиспытанный доныне запах взял верх и Лаврентий не только зажмурил глаза, но и покрыл лицо руками
“Поедемте отсюда, Лаврентий, объявил неожиданно Василиск. Насмотрелись. Пора приступить к делу”
Сумерки уже удобряли землю, но бульвар, загоревшись, не позволял следить, как тускнело небо над домами и деревьями. Молодой человек продолжал молчать. Болтовня Василиска к разговору не располагала. Желания разрастались и давили на сердце. Еще раз Василиск был прав. Лаврентий не знал что бы сделал, если бы все вокруг принадлежало ему. Но действительно он всего этого хотел, а что делать дальше уже и не важно. Еще недавно склонен был упрекать Ивлиту за необходимость грабить. А теперь желание отнять господствовало по себе, безудержное и необъяснимое. Всего несколько часов как они приехали, а Лаврентию уже казалось, что тут волокита такая же, как на морском побережье. И он торопил Василиска
Не пересекли и нескольких улиц, а нарядные дома сменились лачугами и аллеи невероятными переулками и тупиками. То и дело приходилось сворачивать, из за дохлой кошки или собаки, либо пары дерущихся и пьяных женщин. При свете фонарей, с отвращением осматривал разбойник здешних жителей. Худые, горбатые, отдающие мочой, прыщавые, с прогнившими лицами, обыватели сидели у дверей, шмыгали из ворот в ворота или испражнялись у стен. Удивленный тем, что Василиск молчит, Лаврентий потребовал объяснений. Но человечек уже не затараторил, а отвечал тихо и сдержанно: “Это смерть. Здесь она продается на каждом шагу, предлагая себя под видом бутылки со смесью, игорных карт, юбок и крыс, понукая красть, травиться, злодействовать. Пусть я вижу, что это искусственно, что ужас нарочно сохраняется ради той же продажи, мне как то не по себе от того, что господа положения так непринужденно торгуют смертью
